Не уймусь, не свихнусь, не оглохну

До этого речь шла о другом, а именно: он проведет первые две недели репетиций (с 1-го по 14-е), а я потом буду «доводить» и покажу ему генеральную репетицию 22-го мая. Он — режиссер-постановщик, я — режиссер.

Вот такой был договор, и даже приказ какой-то Лихтенфельд издал.

Короче, я начал работать сам.

«Плач Иеремии». Репетиция

«Идею я дам», сказал. И действительно дал: положить в основу мизансцен древнееврейский алфавит. Идея как бы сама собой напрашивается, т. к. Иеремия четыре главы из пяти начинает с алефа и продолжает до тава, каждую новую песнь со следующей буквы алфавита, и так 22 песни в каждой главе, как и количество букв в алфавите.

Идея идеей, а делать работу с ходу было очень не просто. Начал с того, что раздобыл этот самый алфавит (далее древнееврейские буквы) и т. д., текст «Плача» на древнееврейском, всякие учебники и сидел дома, рисовал иероглифы. Рисование много дало. Почувствовал пластику, движение линии, объем. На планшете, в объеме все совершенно иначе, и потом переходы, т. е. чередование формы и хаоса.

22-го, как и обещал, показал генеральную репетицию.

Толя очень воодушевился, наговорил мне кучу благодарностей и хороших слов, тут же решил шить костюмы (от чего раньше категорически отказывался) и вообще решил уже в июле играть это в Москве.

29 мая 1995 г.

Прилетели в Берлин 1-го. На автобусе попали в пробку, ехали 6 часов вместо 3-х. Репетиции «Иеремии» 5-го, б-го, 7-го (они подлетели 4-го).

Играли в Маgnikirchе 8-го, 9-го и 10-го. Начало в 21.30 и 10-го в 19.30.

Лучший спектакль — последний, 10-го. Все сложилось, что должно быть на этом этапе работы.

Т. два раза приходил на репетицию. 7-го утром и 8-го утром.

Состояние у него было растерянное, сам не мог решиться репетировать, что-то шептал мне на ухо, чтобы я передал артистам и сделал с ними. Потом сказал, у меня много дел «вокруг», работай сам, и стал заниматься перестановкой зрительских мест и т. д.

Долго мучились с голубями и их мучили. Несколько раз отменяли эту мизансцену. Дело в том, что голубям слишком подрезали крылья, вернее даже одно крыло, и они как-то неловко падали на пол после того, как их подбрасывали актеры, попросту шмякались на пол. Делать это во время спектакля, конечно, никуда не годилось.

Тут проявился в Толе Мастер… Замучил актеров и голубей повторениями и нашел, что когда сразу 22 (т. е. все) голубя подбрасываются и еще в то же время кто-нибудь из актеров бросает пух, шмякание скрадывается, нормальная получается картинка. Так и сделали в конце концов. Что очень выгодно смотрелось в спектакле, и зрительские места добился, чтобы подняли, что тоже было правильно. Хотя немцы наотрез отказывались и говорили, что невозможно.

Прием был замечательный, и артисты мои, по-моему, воодушевились.

Пропускаю все «истерики» и «срывы», которых за это короткое время было предостаточно, и из театра он «уходил», и так «глупо и бессмысленно». Назначал световую репетицию и убегал с нее, поругавшись с Игорем П. и хлопнув дверью (храма!). Все было, конечно. И проблемы с певчими тоже были.

Короче, слава Богу! Все прошло.

1-й — хорошо.

2-й — вяло.

3-й — отлично.

Вчера сыграли 1-й пушкинский вечер («Моцарт и Сальери», два варианта, плюс «Фауст» Пушкина и Гёте). Шло представление 2 часа.

Все средне.

Кое-кто уходил.

Я стоял за камерой, и было легче. Так бы исстрадался.

Много недоумения вызывает и у русскоговорящих, а уж для не понимающих языка — шарада. Нет такого предмета, ткани игровой не возникает, которая стала бы предметом контакта между залом и сценой.

Ночью в холле гостиницы долго с ним говорили. Старался быть откровенным и говорил все, что думаю, но видеть, как человек страдает, и «резать» дальше по живому… может быть, даже неблагородно, хотя в профессиональном смысле необходимо.

Он был в очень тяжелом состоянии, советовался, что предпринять, как переделать композицию на сегодняшнее представление (может быть, ввести «Каменного гостя» с актерами из группы «М»?).

Составили несколько возможных вариантов. Сказал: «Еще подумаю, и ты подумай и утром мне позвони».

Утром я провел тренинг. Актеры были в хорошей форме, как ни странно.

Он стоял в соседнем холле, ожидая репетиции, там стойка бара, он пил чай, но бармена не было. Я подошел, он поздоровался и спросил, нет ли у меня случайно капельки коньяка, мне совсем плохо, говорит, не могу работать, все болит. Я попытался найти какие-то нейтральные и бодрые слова, но так, чтобы он не понял, что я его успокаиваю. Вот, мол, артисты в хорошей форме, сконцентрированы, возбуждены и т. д. Потом Игорь подошел, пошел за стойку, нашел в какой-то бутыли немного хорошего вина (названия не помню, но помню, что у Эдгара По упоминается где-то). «Толя, будешь?» — спросил Игорь. Нет, нет, что ты, это я так спросил, просто мне плохо, сказал он, продолжая крутить перед собой на стойке чашку из-под чая. Потом как-то резко схватил стакан с вином, сделал глоток-два, так же быстро поставил перед Игорем и пошел в зал репетировать.