Не уймусь, не свихнусь, не оглохну

— По-то-му… потому что! — вдруг заорал Толя.

Как он выдерживает — целый день находиться в таком состоянии — черноты и отчаяния, трудно представить.

В полночь идем на метро «Сухаревская». Там у нас знакомый дядька, ростовчанин, который всегда пропускает нас бесплатно. Перебрасываемся с ним двумя словами: о здоровье, о погоде. Иногда пропускаем один, два поезда, потому что самое спокойное и тихое какое-то время. Уезжать не хочется.

Без даты

А. А.:

— Знаешь, я чувствую себя, как если бы я — вода в стакане, с которым кто-то бежит по пересеченной местности. И я ничего не знаю, что со мной в следующую секунду случится…

— Понимаешь, совсем неуправляемый… меня это тревожит, Николай. — Я спрашиваю: это как-нибудь связано с качеством репетиций? — Да ни с чем не связано… ни с чем! Вот вышел из дома… и катастрофа, с любой мелочи может начаться.

— Мы ничего не сделали за месяц… ни-че-го. Ну, что винить актеров, что же, я не понимаю? Актеры не сделали — виноват режиссер… Я погибаю в этом театре, — повторил он дважды и замолчал.

I декабря 1994 г.

Я подумал, что если пройду весь путь до конца с моим театром, с Анатолием… то потом буду спокоен и… как бы это сказать… удовлетворен, что ли…

Сезон решающий, хотя и не назван таковым вслух. Но факт появления сцены («Студия-1» должна уже 24 декабря освящаться) — очень значительный факт в нашей жизни… и дальше все станет очевидным, т. е. то ли обстоятельства против нас, или сами мы создаем именно такие обстоятельства.

А. А.:

— Правильно сказать, правильно себя поставить — это важно.

— Сложно… правильно поставить себя в отношении содержания и структуры и всегда это держать.

— Свет нужно сохранять, охранять и воспитывать не только в самом себе, но и друг в друге. Эта работа противоположна всему, понимаете, всему вокруг.

— Когда приходит мастерство, появляются проблемы. Как владеть воздухом сцены? Естественностью — при таких энергиях, приподнятости тона? Мы не хотим видеть людей покойных, обаятельных, ясно? Как? Как?

— Хорошо, господа. Будем прощаться. Мы встречаемся с вами 18-го числа, я вернусь. Аню отпускаю в Швецию, она обещала вернуться. (Все смеются.)

Это все писал в репзале, а теперь в метро. 00.12 на часах, жду поезда на «Боровицкой». Толю только что посадил на «Арбатской».

— Поеду собирать вещи, — сказал.

Обнялись, троекратно расцеловались.

— Я сердцем чувствую, — говорю, — что там (в Таормине) все будет хорошо, я уверен.

Он печально улыбается. Пришел поезд.

Он жутко расстроен последней репетицией.

Без даты

1995–1997

1995

Воскресенье. Утро. Утром дома.

Так все перемешалось… Надежды, уверенность, апатия, опустошенность настолько рядом, что, кажется, живешь этим в одно и то же время.

24-го декабря освятили «Студию-1», так теперь называется наш бывший подвал.

У меня нет никакой веры в то, что произойдет нечто и мы выпустим спектакль. Скорее предчувствие катастрофы. Произойдет нечто, и все рухнет.

Просто фантазии такие возникают, как сны, какие-то чужие люди входят в театр, начинают переделывать, перестраивать, возмущаются, зачем тут нагородили все это! И ломают, перестраивают, уничтожают.

Начинаю думать — а как же наши архивы, наши святыни? Тысячи пленок, фотографий, афиш и проч. и проч. и проч. Все летит по ветру, гибнет, исчезает.

Не только во сне такие катастрофы, иногда — даже чаще — наяву, во время работы или во время разговоров наших с Анатолием.

Мы нашей группой «Уран» переехали на Поварскую. Трудно «утрясались» на «новом» месте. Кое-как удалось свести все громадное расписание. Удивительно, в группе «М» сейчас шесть человек, в моей 14, вот вся труппа, ну, еще «Сирин», но помещений катастрофически не хватает.

Утром тренажи у всех.

Кое-как расходимся, «М» в «Студии 1», я в 3-й студии с 10 утра с «Сириным», с 11.30 с «Ураном».

Потом три концертмейстера одновременно работают, в это же время самостоятельные репетиции «Урана» и репетиции Васильева с группой «М» плюс Мари Тёречек (звезда венгерского театра и кино. фильм «Сорванец» помнят миллионы советских зрителей) — «Дядюшкин сон». С 18.00 или с 19.00 он переходит к нам и до 22.00 идет репетиция «Онегина».

12 февраля 1995 г.

Март и апрель работал с французской группой стажировки у нас. Вел тренинг 4 раза в неделю.

Группа как группа, молодые… никакие. 3–4 человека были неплохие (одна девочка из Австрии, Юта!). А так… любительство. Им очень нравилось, и все восторгало.

Без даты

1 мая начал репетиции с «Сириным» над «Плачем».

Как всегда, все у нас неожиданно и нервно.

Толя был в очередном нервном срыве, что-то там происходило, не помню уже, что… Короче, он хотел вообще отказаться от этого проекта, потом вдруг говорит (за несколько дней до 1 мая): «Николай, бери спектакль и делай сам, я не приду, у меня то и се, и вообще разрываюсь и просто не хочу, ни на одну репетицию я к ним не приду, делай все сам!» Ну, в таком духе был разговор.