Не уходи. XIX век: детективные новеллы и малоизвестные исторические детали

У женщины искривились губы, она потянула ртом воздух... но не промолвила ничего, качнулась вперед, снова схватила ртом воздух...

Дождь закончился, ветер разогнал облака и в комнату влился солнечный яркий свет, лицо молодого помещика выглядело спокойным, и показалось мне — даже с оттенком торжественного.

Казанцев заговорил не сразу.

Потер лоб, что-то обдумывая.

— Хм, добровольное признание многое значит.

Опять подумал, а я почувствовал — все очень боятся нарушить наступившую неестественную тишину, и будто она оставляет еще кусочек прежней нормальной жизни.

Генерал принял решения:

— Сударь, в силу вашего признанья вины, я могу не брать вас под строгий арест и ограничусь арестом домашним — поднадзорным, разумеется. Завтра в одиннадцать извольте быть у меня, за вами приедут.

Он решительно направился к выходу.

Дядя, проходя мимо окон, взглянул на уже распахнутое солнцу небо... свет-в-глаза мешал мне видеть его фигуру, застывшую вдруг у окна... захотелось на воздух, и не дожидаясь, я, сделав общий поклон, последовал за генералом.

День распогодился, ветер гулял в вышине, разгоняя светлеющие облака, а здесь только ласково касался лица, словно извиняясь за в гневе содеянное.

Казанцев рывками курил папиросу, щурил глаза, вид имел недовольный.

— Как вам всё это, Сергей?..

Вопрос и не полагал скорого от меня ответа.

Дядя появился с помощником генерала, а из Казанцева продолжало сквозить недовольство:

— Митя, я сегодня почти и не завтракал, верно, из-за дурной погоды!

— Представь, и я тоже. Да уж время, — дядя взглянул на часы, — начало второго.

— Так на Рождественку, что ли? И от компании такой нужна рюмка водки — скверно тут, нездорово.

— Вы, други, еще не про всё нездоровое знаете. Садимся, поехали.

Видно по всему, генералу никак не давалось собраться с мыслями; мне, впрочем, тоже — от признанья помещика я, как театральный человек, чувствовал себя неуютно, словно от недоработанной постановщиком сцены, вот бывает — не к чему и придраться, а происходящее не сходит к тебе со сцены, отдельно живет.

Ехали молча.

Дядины слова, про еще нам узнать предстоящее, не прошли мимо, однако большого интереса у меня, странно, не вызвали.

— Менделевскую и селедочную молоку в подсолнечном масле с луком, а дальше решим. Серж?

— Москателя стаканчик.

— Ты прав, по погоде сладкий херес пойдет.

В трактире было немноголюдно, обстановка тихая, успокаивающая.

— Фу, отлегло немного. Чего, Андрей, мы такого не знаем еще?

— Отдохните, сперва, да и мнениями обменяемся. Ну-ка, Серж, как тебе — на театр не похоже?

— Только вот думал об этом. Логических аргументов нет, но ощущенье неестественного присутствует.

— Вот-вот, — поддержал Казанцев, — спектакль сей, однако, заранее приготовлен.

— Объясни, Митя.

— А просто, детали их сговора мне, разумеется, неизвестны, а суть такова. В критический момент, ежели он наступит, помещик берет убийство банкира на себя. Для этого предусмотрели загодя хитрый, на их взгляд, ход — он, дескать, стоял, тогда, за спинами остальных. Зачем, спрашивается, неразоблаченному еще убийце сообщать подозрительный о себе факт?

Дядя согласился сразу кивком.

— Далее начинается игра, которая сейчас в моду входит. Адвокат задает признавшему себя виновным вопросы, тот скоро начинает путаться, а дальше-больше, и вот пред судом и публикой разыгрывается драма: благородный мужчина взял на себя вину, чтобы избавить от подозрений возлюбленную.

— Развал дела? — догадался я.

— В точку, Сергей.

— Однако всё равно остается убийство, как с ним?

— Кто же мешает им выдвинуть обвинение против молодой горничной, например, липовые, да, но это нужно расследовать и доказывать. А так как обвинения против жены убитого первым судом не рассматривались, в итоге произойдет шумиха газетная, выпады в адрес полиции, которой предстоит начинать заново, и тихий отъезд вдовы и ее любовника заграницу. Попробуй я в таких условиях выдвинуть новое обвинение — без допросов главной подозреваемой мы бессильны. А жить там могут они до скончания века. И получив, вдобавок, состоянье убитого мужа, ведь вина ее судом не доказана.

— Ловко, — проговорил дядя.

А я почувствовал огорчительное бессилие.

— Ничего, — зло и бодро продолжил Казанцев, — завтра я представлю начальству раппорт о подозрении адвоката в финансовых махинациях по банку покойного и, соответственно, его заинтересованности в смерти банкира.

— Лишение его права на участие в процессе? — дядя кивнул одобрительно.

— Во-первых. А во вторых, на завтрашнем допросе я уличу любовника этого в самооговоре, клянусь — из-за стола не выйду! И улики представлю уже на нее.

Генерал опять раздосадовался, но сразу почти отвлекся на подоспевшего с подносом в руках полового.

— Ты, братец, кстати, — одобрил Казанцев. — Прости, Андрей, так что у тебя за новость?

— Есть. Однако ж всё требует приготовленья. Позволь, сперва доведу до ума закуску.

«До ума», увидел я, оказалось хотя и нехитрым, но для вкусового употребленья весьма привлекательным: дядя выложил на блюдо с молокой два больших хлебных мякиша, покатал их в масле, нацепил на каждый молоку и кружок лука.