Не уходи. XIX век: детективные новеллы и малоизвестные исторические детали

Наполеон стоит у Березины и готовится к худшему. Маршалы единогласно решают умереть расстрелянными при переправе, но не сдаться, и, готовые двинуться в последнюю битву, согласно военной грамоте все-таки устраивают ложную переправу через Березину несколькими верстами ниже. Вернее, не саму переправу, а имитацию подготовки последней. Никто не верит, что этот нехитрый трюк может обмануть русских. Тем более что у противника достаточно сил, чтобы провести блокировку и на том участке, а если переправа окажется настоящей, быстро перебросить туда основную часть войска. Короче говоря, у Чичагова достаточно ресурсов, чтобы на один азбучный ход ответить таким же, и маршалов мрачно смешит их собственное безнадежное трепыхание. Уже написаны прощальные письма родным. Может быть, русские вынут их из карманов покойников и отправят по назначению. Но что это?! Разведка с ложной переправы доносит, что русские двигаются туда мощной лавиной! А здесь? Высланные на другой берег лазутчики вдруг сообщают, что на другой стороне все пусто! То есть — вообще никого!! Такого не может быть, там нет даже дозорных постов...

Дядя, к концу сего описания, явно уже желал возразить.

— Митя, две вещи надо учесть. Прежде всего, о впечатленьях французов: численность войск Чичагова они не знали, а «у страха глаза велики» — предполагали, конечно, что их много больше. И основания были: корпус Тормасова медлил, корпус Витгенштейна где-то болтался, французы ж не знали, что они к Чичагову не подошли. А тому держать участок, длиной боле десяти верст, весьма трудно было.

— Н-у, пожалуй. А второе что?

— А что Кутузов всячески Чичагову вредил, доносил на него ложное, и к Березине он в то время не подошел, не теснил Наполеона сзади и время у того для демонстрации ложных переправ было. Батюшка тебе, верно ведь, сказывал.

Тут Казанцев, поежившись, согласился — что, дескать, правда.

Меня сказанное удивило:

— А отчего Кутузов вредил Чичагову?

— Перед войной 12-го года он сменил Кутузова в должности командующего Дунайскими войсками в Молдавии — уже для Кутузова неприятность была. Но хуже еще, Чичагов никогда казенной копейки себе не бравший, обнаружил, что Михайло Илларионович до этого дела очень даже способен, Чичагов в открытую об этом говорил и сообщал Императору. Кутузов, снова в силу войдя, простить такого не мог. И Ермолов отмечал в нем умелого интригана.

— Это что же, личные счеты ценой русской крови?

Оба вздохнули и посмотрели на меня с сожалением даже.

— Нет, Митя, — заключил разногласицу дядя, — «проворонил» ту переправу Чичагов — это можно еще поставить в упрек, а в намеренность я не верю.

Казанцев пожал неопределенно плечами и спорить не стал.

Идея шальная выскочила, не дав сначала над ней подумать:

— А не мог Чичагов получить от Александра секретный приказ — дать волю Наполеону?

Оба вздрогнули.

И у дяди приоткрылся рот.

— А вот чтобы Александр стал делать с живым Наполеоном?.. А убили б при переправе, расстреляли б почти в упор картечью, каково оно выглядело потом для мира и для истории?.. И как хоронить — с почестями, его расстрелянного, или зарыть как собаку?

Еще я хотел добавить, что между двумя императорами одно время почти дружба была, и что задержавшийся в Москве отец Герцена привез по просьбе Наполеона в Петербург письмо, начинавшееся словами: «Брату моему, Александру»... да знают они — замолчавшие.

Тут доставили нам большой кофейник, чашки, рюмки, коньячный графинчик.

— Мысли тебе, Серж, сверхъестественные порою приходят.

И другого на свой вопрос я уже не услышал.

Подгулявшие «донцы» вдруг запели.

Негромко, впрочем, стройно и мелодично, так что захотелось послушать...

Однако к ним быстро подошел управляющий и, видно, сказал — тут не принято.

Ему вняли.

А Казанцев, глядя туда, произнес:

— Вот вспомни, Андрей, Кавказ — молодечества в казаках немало, на отвагу горазды, но как долго служить и вдали от дома — меняются люди. Да гляди еще, не натворили б чего.

— Верно. А в разведку — лучше нет казаков. И уговоров не надо, сами просятся.

Вспомнил я, батюшка их сходно аттестовал, а еще говорил — казак по истории своей так внутри себя сложен, что кроме небольшой милой родины — станицы, уезда — другое всё чужим понимает, и скоро ему в другом этом месте не любо.

Дядя сказал что-то, пока я отвлекся, да вдруг остановился на полуфразе... оба они смотрели от меня за спину.

Повернув голову, я тоже на мгновенье застыл.

Адвокат.

Улыбка не до конца обозначенная... поза, как вроде у виноватого гимназиста.

Прислуга уже подносила прибывшему гостю стул.

И дядя пригласил его жестом.

Тот, сев, поспешно проговорил:

— Приехал к вам на службу, господин генерал, — и в голосе я уловил непонятную за что виноватость, — помощник мне сообщил — вы тут.

— Милости просим.

Дядя, показав принести еще чашку и рюмку, достал кожаный портсигар.

Адвокат оценил сразу взглядом «марку» сигарок и высказал сожаление, что недавно бросил курить.

Стало очень заметно: он хочет начать, но, как случается от волнения, не может определиться с первою фразой.

Казанцев сделал встречную инициативу: