Не уходи. XIX век: детективные новеллы и малоизвестные исторические детали

— И даже предполагаю какая. У сестры покойного я сам однажды видел служанку, ростом, фигурой, цветом волос очень схожую. А лицо покупательницы, как вы помните, прикрывала вуаль.

— Позвольте-позвольте, — генерал сосредоточенно сдвинул брови утверждаясь в какой-то мысли, — но ведь только сестра банкира говорила, что он опасался отравления от жены.

— Разумеется, и не сомневаюсь — она выдумала это уже после его смерти: ведь буде супруга осуждена, к сестре переходит всё состояние брата.

— Но вместе с тем, они были в сговоре, раз служанка сестры разыграла в магазине ту сцену... любопытно, — Казанцев потянулся к совсем исходящей сигаре.

— Возьми, Митя, новую, — пресек его дядя, и коснулся еще одного просившегося вопроса: — Выходит, следовательно, французскую книгу о ядах банкир сам поставил жене на книжную полку. А себе купил некую о том же в немецком магазине? Зачем не воспользовался французской, ведь подсунул ее, не иначе, в последний день или два?

«Да, странно», — именно это цепляло мой ум.

Адвокат качнул головой, раздумывая...

Казанцев искал поднятыми глазами ответа у потолка...

— А вот и не странно, — ответил сам дядя. — Сначала он должен был приобрести книгу для себя и убедиться, что там есть нужный рецепт. А после, для отвода глаз, разыграть ту самую сцену, причем в другом, где не был сам, магазине.

— Ты прав! — Казанцев, наконец, с удовольствием потянул сигару. — Бывает вот: не видишь решения, а оно рядом.

Однако Картина оставалась еще недописанной: какой же именно план осуществить хотел сам банкир и как прознала о нем старая служанка?

На мой этот вопрос сразу взялся отвечать адвокат:

— Жена травит любовника, полагая, подозрения лягут на мужа, но попадается на книге, приметах, платке той покупательницы. Покойный обладал острым умом, господа, и что-то еще, вне сомнений, было у него заготовлено. Вот, например, показания второй горничной — что слышала грубую ссору между женой и любовником. Шустрая она девица, из тех мещаночек, которые за хорошие деньги про что угодно солгут.

— Про ее и сестры покойного в этом деле участие доказать нельзя, — заключил Казанцев. — А ваша сударь вина не знаю, даже, и чем чревата. Самого себя защищать не советую, известного кого-нибудь пригласите.

Дядя, обратившись ко мне, вдруг резко потребовал:

— А пора нам к матушке твоей, ведь ожидает. — И совсем ошеломил: — Завтра и едем!

Защищать адвокату себя не пришлось — ни самому, ни с чьей либо помощью. Дело, как не подходившее под законы о наказаниях, было передано на рассмотренье в Сенат, и постановленьем его вынесено было оправдательное решенье. В обществе тоже согласились — что преступник наказал себя сам, некоторые даже добавляли к этому: «Божьею волей». Был еще без ответа вопрос — почему старая служанка, подглядевшая как хозяин переливает какую-то жидкость и приговаривает при этом злобно в адрес соседа, почему не сообщила она хозяйке или в полицию? Та сбивчиво, но искренно вполне, объясняла, что за госпожу опасалась, что муж ее, не сумев сделать задуманное с любовником, месть убийственную на жену перенести может.

Проведя в дороге ночь в станционной гостинице, и в некоторой компании с клопами, мы к середине другого дня узнавали уже места, недалекие от родного поместья.

Вот и минуло уже имение Глинок, откуда наезжал Михаил Иванович к нам в гости и интересовался, вроде бы даже серьезно, моей в невестином возрасте маменькой; батюшка будущий мой — молодой офицер — составил ему, однако, успешную для себя конкуренцию.

Глинка умер всего три года назад, в последнее время больше жил заграницей, где, в Берлине, скончался, однако любовь к нему не угасла, и музыка исполнялась чаще теперь, чем при жизни.

— А правда ль, что Глинка скончался от алкоголя?

— Правда, — грустно покивал дядя. — Панаева много об этом рассказывала.

Уже немало лет бывшая гражданской женой Некрасова Авдотья Панаева, в молодые годы являлась предметом влюбленности всех почти известных у нас литераторов, и не литераторов только, — дядя также имел неосторожность, согласно его словам, «втюриться», хотя по темпераменту своему к переменам, не очень надолго.

— Что ж говорила, давно он начал? Ведь слухи пошли только после кончины его.

— А вот давно. Авдотья его сызмальства знала, когда он в дом к отцу ее приезжал — известному артисту Мариинки Брянскому. Приедет, говорила, и всегда с бутылкой вина, поставит на рояль, и пока спевки-репетиции — всю выпьет. Да может быть оно обошлось, ка б не женитьба его на барышне глупой и похотливой, изменяла ему, да еще и в глаза хамила. Тут начал он коньячком горечь свою заливать.

— С женой расстался?

— С ней — да, а с коньячком уже нет. Хотя в последний год почти и не пил, да поздно.

НОВЕЛЛА IV

Радость — по-настоящему радость, когда она вокруг тебя всех захватывает.

И в таком радостном окружении оказались мы светлым еще совсем вечером у ступеней главного дома — маменька, сестра, повисшая то на дядиной шее, то на моей, дворня — почитай вся, вывалившая на ступени и к коляске нашей, две борзые, узнавшие нас и тоже желавшие принять во встрече участие...