Я об этом не слыхивал, в представлении общества Платов был этаким всегда готовым к бою героем, а сражение Бородинское, в изучаемой нами истории, не уступало даже и победе над татарами на Куликовом поле. Батюшка, правда, заметил я еще в детстве, особенных разговоров про Бородинское сражение избегал — ограничивался словами о героизме.
— Кутузов на Платова Государю донесение посылал, — подтвердил дядя. — Это я доподлинно от отца — деда твоего, Серж, знаю. И что казаки его встали, а без поддержки их гусары должно атаковать не смогли. Эх, да и самого Кутузова отец не хвалил, знаешь, Митя, где он во всё сражение находился?
— Знаю, почти за две версты. А Барклай с Багратионом как всегда порознь решения принимали.
— Вот-вот, только и не разбиты были, что отвагою выдержали. И надо это стыд такой — под столицею, на заранее укрепленных позициях, от врага, который, почитай, тысячу верст к нам пёрся...
Дядя махнул рукою в сердцах, сделал заказ подошедшему половому, а Казанцев опять поморщился, оттого что донесся до нас от гулявших «донцов» громкий смех.
— Ты, Андрей, знаешь, как они, отступая, наши же селения и именья оставленные обчищали? Вовсю! В Новодевичий монастырь даже с этой целью наведывались.
— Тут в Москве? — удивился я очень. — А как же Император Александр реагировал?
— Платов у него в любимчиках состоял, — отвечал уже дядя. — А и надо сказать, по началу служения своего Платов среди самых отличавшихся значился — во многих кампаниях себя показал, и у Суворова, в том числе.
— Одно другого не снимает, — возразил Дмитрий Петрович, — Чичагов, вон, тоже ходил сначала в верных сынах Отечества.
Тут я услышал интересный между обоими спор, хотя не спор даже — а обмен разными мнениями.
Адмирал Чичагов много лет был «притчею во языцах» из-за выдвинутого против него многими обвинения — что намеренно упустил Наполеона, открыв тому участок для переправы через Березину, когда французская армия уносила из России ноги. Официально, то есть — от Александра I, претензии к Павлу Васильевичу Чичагову не предъявлялись; Император сохранил к адмиралу самые теплые еще с молодости чувства, оставил состоять членом Государственного совета, определил полный по военной выслуге пенсион и отзывался публично о нем только похвально. Однако значительная часть общества относилась к адмиралу враждебно, и накаленная вокруг него атмосфера едва ли не стала главной причиной отъезда Чичагова заграницу, откуда он уже не вернулся. В итоге, в официальной историографии адмирал записан предателем не был, а в изустном общественном мнении таковым оказался.
Стороны опирались в споре на разное освещенье событий: дядя — на рассказы моего деда, который был близок с покровителем Чичагова Семеном Романовичем Воронцовым, а также на сообщенья некоторых сторонников Чичагова, в том числе — Алексея Петровича Ермолова, именно тогда служившего под началом Чичагова, А Казанцев опирался, более всего, на слова своего отца, бывшего одним из адъютантов Кутузова, и воспоминаниях французов, коих опубликовано было немало.
А события у Березины случились такие.
Отступающие части Наполеона и он сам оказались в капкане — на другой стороне их ожидало многотысячное войско с готовою к бою артиллерией, войско около двадцати пяти тысяч человек. Ожидало, чтобы превратить переправу в кровавое месиво и убить или захватить в плен самого Бонапарта. Сзади, планомерно изничтожая отступающий хвост, наступали основные наши войска числом более пятидесяти тысяч, а летучие отряды, используя легкую артиллерию, всюду терзали фланги.
Если резюмировать отражающие тот момент воспоминания самих французов, общая их оценка: шансов — ноль!
— Помилуй, Андрей, маршал Ней просто пишет, что ни секунды не сомневался в своей и императорской гибели. Навести в ледяной воде переправу под огнем с того берега — попросту невозможно. Развернуться и дать бой Кутузову тоже нельзя, потому что от голода и холода войска вконец обессилили. А каждый день простоя лишь унесет новые сотни жизней.
И Картина, по словам Казанцева, выходила следующая.