Не упусти

– Нет. Вы думаете, меня до сих пор волнует школа? Оценки? Честно говоря, это даже не личное. Может быть, это как с той девушкой из рассказа. Вы так и не ответили на мой вопрос – почему она с ним пошла? Почему она такое допустила? Но я об этом думала… Разве я не была такой же, как она? Позволяла всякому дерьму на меня навалиться. Впрочем, теперь все не так. Я больше не Конни, я – Арнольд Френд.

– Я не… я не понимаю.

– Я больше не хочу быть ведомой, я – та, кто ведет, – тихо сказала Сорока.

Удар сердца, а потом…

– Необязательно это делать. Еще можно передумать.

Голос Здешнего – где же он?

– Оставь меня в покое! – потребовала Маргарет, крутясь на месте и пытаясь поймать его взгляд.

– Кто ты такая… Кто там? – спросил мистер Джеймс, потому что понял, что сестра Сороки еще слишком далеко, чтобы до нее докричаться.

– Ты можешь отвести его домой. Он ничего не вспомнит.

– Он мог просто оставить меня в покое! – запротестовала Сорока, кружась и крича в пустоту. – Все могли просто оставить меня в покое, но никто этого не сделал, и я не виновата в том, что с ними сейчас происходит!

– Маргарет…

Но Эрин уже добралась до вершины холма. Она ласково улыбнулась мистеру Джеймсу, который так же стоял на коленях, затем подошла и обняла младшую сестру за плечи.

– Я так по тебе скучаю, когда ты уходишь, – заныла она.

– Совсем скоро мне не придется уходить, – пообещала Сорока.

– Честно-честно? – спросила Эрин.

– Ну, посмотрим, – ответила Маргарет и пожала плечами. – Эй, мистер Джеймс, хотите узнать, что произойдет, если вы умрете в Близком? Потому что сколько я об этом ни размышляла, все равно совсем не представляю. Интересно, вы просто угаснете и перестанете существовать? И ваш труп не найдут в том мире? Как будто вы вообще не рождались?

Мистер Джеймс пополз, как краб, боком, подальше от нее.

От Сороки и ее сестры.

Эрин убрала руку с плеч Сороки. Маргарет осторожно отступила назад.

Секунду Эрин была просто девушкой.

Просто девушкой в обрезанных шортах и майке, с растрепанными волосами и небрежной улыбкой.

Просто девушкой, которая выглядела так, как Сорока могла бы выглядеть через шесть лет: тот же цвет волос, тот же цвет глаз, тот же цвет кожи.

Обычная девушка с веселой улыбкой на лице. Улыбкой, которая совсем не казалась милой.

А потом, в мгновение ока она стала чуть больше обычной девушки.

Потом еще больше. И еще больше.

На глазах у Сороки и мистера Джеймса зубы Эрин становились похожи на клыки. Ее конечности все удлинялись. А когда та открыла рот, челюсть ушла вниз. Открытое горло было похоже на пещеру.

Она зарычала.

А затем и вовсе перестала быть Эрин.

Девять – встречай

Существо, которое проглотило мистера Джеймса, снова уменьшилось до размеров и формы девушки, которая крепко обняла Сороку и чмокнула в щеку, а потом повернулась и пошла вниз по травянистому холму, обратно в Близкий.

Сорока глядела ей вслед минуту или две, потом повернулась посмотреть, не появился ли снова Здешний, но его нигде не было. Или… Да, он был, но уменьшился до размеров мышки и стал темным и тяжелым, как тень.

В Близком было тихо и спокойно – поразительная тишина, которая накрыла, как одеяло. У Сороки зазвенело в ушах. Она попыталась решить, жалеет ли о том, что скормила мистера Джеймса своей сестре, этому миру.

Но не жалела, вовсе нет. Потому что кое-что этим доказала.

Она ощутила острую боль в затылке. Маргарет устала и проголодалась, а вечер еще не закончился.

Сорока прошла через не-сарай и снова появилась у себя на заднем дворе.

Единственным неизбежным недостатком ее плана было то, что велосипед остался в школе. Но сейчас он ей не был нужен. Маргарет могла пойти на вечеринку к Брэндону Фиппу. Черт, да она могла вернуться в Близь и создать себе машину.

Но боль в голове уже резко поднималась выше. Надо было отдохнуть, поесть и подождать.

Было почти четыре.

Сорока приготовила коробку макарон с сыром и села есть на диван в гостиной. После госпитализации мать несколько раз пыталась прибраться в доме, но это были лишь поверхностные уловки: прошлась тряпкой по полке там, мимоходом пропылесосила тут. По сути дом уже настолько грязный, что легко можно представить, что он больше никогда не будет совсем чистым. Кофейный столик был испорчен кольцами от запотевших стаканов с водкой, на ковре остались дорожки грязи от каждодневной ходьбы от входной двери до кухни, от спальни до ванной. Диван, на котором сидела Сорока, попахивал плесенью, как будто кто‐то однажды пролил на него стакан, а пятно так толком и не высохло.

Последние полгода Сорока каждый день проводила в этом доме, переезжала из одной комнаты в другую, но лишь теперь разглядела его как следует, увидела, во что он превратился. Наверное, это постыдно, некоторые даже воспринимают это как позор, но Сорока никак не могла заставить себя проникнуться беспорядком.