Не в счет

В конце концов, вид с высоты двадцатого этажа открывался реально красивый.

Рада, опуская фотоаппарат, это подтвердила.

Дала десять минут передышки, пока стилист, застрявший в пробках, не приехал. И курить, извинившись, она сбежала. А Енька пошла смотреть своих и звонить маме, которая из Питера как раз должна была прилететь.

Точнее, должны были.

Мама, Адмирал и Лёшка.

И Аурелия Романовна, естественно.

Мамина свекровь и наша с Енькой новая… родственница, которую за спиной, не мудрствуя с определениями, мы записали в бабушки, пропустить мою свадьбу никак не могла. Она, подняв с рождением Лёшки белый флаг и окончив холодную войну, и нас причислила к категории любимых внуков.

Где один, там и трое, как ехидничала Женька.

Но не возражала.

Бабушек, как, впрочем, и дедушек у нас с ней давно не было.

Отца, можно сказать, тоже, поэтому к Григорию Андреевичу мы относились так, как к отцу родному могли бы. Только вслух не говорили, предпочитая звать его Адмиралом за глаза и Гришей в лицо.

— Калинина, я открыла! — Ивницкая, вырывая из мыслей и скача почему-то на одной ноге, восклицает восторженно.

А прокатившийся по всей гостиной характерный хлопок её слова подтверждает, как и поднимающийся над горлышком дымок.

И бегущая пена.

— На часах восемь, а мы уже… — я ворчу порядки ради.

Подставляю высокие бокалы, чтобы вино, именуемое по привычке шампанским, разлить. И на подоконнике, тихо шушукаясь и смеясь, как сотворившие очередную пакость школьники, мы прячемся.

Чокаемся, прежде чем бокалы синхронно ополовинить.

— Мы не уже, мы ещё… — она протестует, заканчивает мысль, глядя на меня через хрусталь и шампанское, — … только начали.

— В такую рань… Ивницкая, мы аристократы, — я говорю убежденно.

— Сто процентов. От начала времен, — Ивницкая подтверждает важно и гордо. — Ну ладно, от Рюрика. И минимум в двадцатом поколении.

— Енька спалит — убьет, — я предвкушаю довольно.

Чувствую себя, действительно, школьницей, которая уроки в кино прогуливает. Или паука «любимой» однокласснице в пенал подсовывает. И восторг от подобной гадости-радости внутри бурлит, кружит-вьюжит.

Или это шампанское.

Оно же коварное, пусть и не пьянит.

— Я никогда не видела, чтоб Женька так волновалась, — Ивницкая сообщает задумчиво.

Косится на Арчи, который в свободное кресло с пятой попытки запрыгнул.

Свернулся и уснул.

— Она всегда, — я отзываюсь эхом и… нехотя.

Из-за меня, за меня.

Моя старшая сестра, читавшая в мамины дежурства на ночь приключения Вольки ибн Алёши и сотню других книг и учившая со мной уроки, переживала и переживает за меня всегда. Даже если грозной и стервозной она казаться старается.

Или есть.

Только не для меня и остальных, домашних.

— Аурелия Романовна собралась сделать мне невообразимый подарок, — тему я перевожу, делюсь полученной от мамы новостью. — Семейная реликвия, которую вручила ещё Елизавета Алексеевна. Это жена Александра Первого.

— Ого, — Ивницкая восхищается, но про исторические ценности ей слушать неинтересно, поэтому на другое она тоже соскакивает. — Подарит — покажешь. Как, кстати, Лёшка? Уже совсем большой, да?

— А то… — губы в улыбке расползаются сами, а руки тянутся к телефону, дабы последний, позавчерашний, отчёт показать. — Наш Лешик уже на стулья сам карабкается и на второй этаж всё рвётся забраться. Но бастует против вилки. Они его там все дружно кормят. Под песни и пляски.

И это, когда человеку два с лишним года!

Взрослый он, хотя и Лешик.

Из-за кудрей, которые усмирить и подстричь наш Алексей Григорьевич никому не даёт. Даже Адмиралу, что обожаемый папа и почти божество.

— Алин, там Серж наконец приехал… — Енька, влетая без стука, тормозит на полпути к нам, оценивает обстановку, чтобы уже накрашенные глаза прищурить, протянуть вкрадчиво, а оттого до жути зловеще. — Вы… вы чего тут…

— Тренируемся, — Ивницкая ляпает, не моргнув глазом. — Вечером, знаешь, сколько тостов будет? Тебе налить?

— Нет.

— Правильный ответ, нам больше достанется.

— Алкоголички две…

— Евгения Константиновна, — я, соскакивая на пол, возражаю, как в лучших чувствах оскорбленная, и нос повыше задираю, — будет вам известно, я не алкоголик. Я будущий нарколог.

— Угу, — моя сестра соглашается ядовито. — Из тех, кто с пациентом по одну сторону баррикад и белочек.

— Исключительно для лучшего комплаенса, Женька!

Её имя выходит смехом.

И визгом, потому что подушкой по макушке мне прилетает без предупреждения и объявления войны. И пустой бокал на ближайшую поверхность я отставляю поспешно, уворачиваюсь от очередной подушки и несусь зигзагами в спальню.

К кровати.

На которой подушек много, и где-то между ними меня притопить пытаются. Или задушить одной из них.

Ещё защекотать, а потому спасаюсь я отчаянно.

— Енька, я сдаюсь!

— Там стилист приехал, а вы тут бухаете! Невесте как бы переживать положено, алкоголичка местная!

— О чём?

— О времени, Алинка!

— Его ещё много, — подушку, нацеленную мне в лицо, я отбираю с пыхтением, проклинаю мысленно Ивницкую, которая на помощь не спешит, как бутылку искать, так она первой была, а тут… — Ень, мы всё успеем. Клянусь!

— Мам!

— Мала-мала, куча мала!