Не верь лучшей подруге!

– То есть… вам, как я гляжу, это нравится! – завизжала оскорбленная за внучку бабушка и повернулась к Оксане: – А вам, милочка, не к лицу сожительствовать (Галина Степановна все же не утерпела, чтобы не ввернуть это слово) черт знает с кем!

– А ваша Янка сама обзывает меня образиной и ублю… ублюдом! Вот! – крикнула из своего угла Наташенька.

– А вот это уже куда серьезней розовой цыпки, – сразу перестал улыбаться Алексей. – И если ваша внучка еще раз позволит себе подобный выпад против моей дочери, то дело не окончится всего лишь грязной курткой! Я вас уверяю!!

– То есть вы мне угрожаете? – еще пронзительней взвизгнула Галина Степановна. – Да я в милицию! Да я…

– Я вас только предупреждаю, – спокойно ответил Алексей и открыл дверь, недвусмысленно призывая ее покинуть помещение. – А в детскую комнату милиции я могу и сам сходить. Пожалуй, есть смысл поставить вашу Яночку на учет!

Яночкина бабушка поперхнулась тем, что собиралась выкрикнуть, и выбежала на лестницу.

– Да когда же вы успели поругаться с этой Яночкой? – обратился Алексей к Наташеньке. – Ты ведь одна никогда и не гуляешь!

– Утром. Я ждала вас в парадном, она ко мне привязалась. И на лестнице всегда привязывается.

– А тебе обязательно обзываться?

– А пусть она не лезет! Папа! А кто такие ублюды?

Алексей сморщился и сказал:

– Это нехорошее слово, Наташа, и к тебе не имеет никакого отношения.

– А зачем Янка его говорит?

– Люди говорят слишком много плохих слов.

– Зачем?

– Чтобы обидеть.

– Зачем?

– Не знаю, доченька… Я сам всю жизнь силюсь это понять… и никак не пойму…

Алексей взял девочку на руки, и они с ней уединились в комнате. Наташенька после этого, что называется, и к ужину не вышла, заснув прямо в кресле, где обнималась с отцом.

– Этим всем она уже настроена против меня, – грустно сказала Оксана, когда Алексей вернулся в кухню.

– Не понял… – помотал он головой.

– Наташа видит, что я не могу заткнуть рот ни тете Злюсе, ни Яночкиной бабушке, и ей это очень не нравится. Она не ожидала, что ее «мамочка» окажется столь малопригодной для жизни…

– Ну хоть ты-то не говори глупостей, Оксана.

– Это не глупости, а суровая правда жизни. Зачем девочке такая мать, которую никто не воспринимает всерьез? Наташеньке это понять трудно, почти невозможно… И она делает свои собственные выводы.

– И какие же? – наконец встревожился Алексей.

– Что я вовсе и не мать ей – вот какие!

– Ты лучше, чем мать, – нежно сказал Алексей и обнял Оксану. – И она еще это поймет, вот увидишь.

Но на следующее утро, когда Оксана собралась надеть Наташеньке теплый свитер, так как неожиданно сильно похолодало, та вдруг раскричалась, что только злые ведьмы и мачехи заставляют девочек надевать кусачие свитера. Когда Алексей волевым усилием все-таки надел дочери теплую кофту вместо кусачего свитера, Наташенька показала Оксане язык и назвала клоном.

– Это в каком же смысле? – спросил удивленный Алексей.

– Это когда вместо настоящей мамочки делают другую… страшную…

– Что за ерунда, Наташа?! – Алексей чувствительно тряхнул дочь за плечи. Ее головка мотнулась из стороны в сторону, и девочка так горько заплакала, что воспитательный процесс пришлось срочно свернуть.

Вечером того же дня так же горько, как утром Наташенька, опять плакала Оксана.

– Я же понимаю, что ты ни в чем не виновата, – утешал ее Алексей. – В людях столько злости! Не пойму откуда! Это ведь не детские слова: ублюдки, клоны… Это же взрослые зачем-то говорят детям или при детях, не стесняясь…

– Но Наташенька все это переносит на меня! Она считает, что я всему виной!

– Может быть, нам переехать в нашу квартиру, а?

– Какая разница, где жить?! Везде найдутся Яночкины бабушки… И потом, в твоей квартире всего одна комната…

– Точно… – грустно улыбнулся Алексей. – И пока у нас есть две… – Он не договорил, взял Оксану на руки, как маленькую Наташеньку, и понес в ту комнату, где никто не мог их побеспокоить.

После этого Оксана плакала еще не раз. С Наташенькой разладились всякие отношения. По сравнению с тем, что она вытворяла, обвинение в специально съеденном печенье было пустячным, но Оксана расстроилась до головной боли. Она чувствовала, что ее счастливо налаженная жизнь рушится и никто не в силах это предотвратить. Она понимала, что Алексей не может полностью встать на ее сторону, потому что тогда его дочери хоть вообще помирай. Может быть, предчувствуя надвигающуюся катастрофу, Оксана любила Алексея, как ей казалось, еще сильнее и трепетнее, чем прежде. Она постоянно носила его ожерелье и без конца касалась его рукой. Пока оно с ней, ничего ужасного не должно случиться.