Не возжелай мне зла

– Да, я считаю, не исключена возможность… что он сам принял бутират, – заключает Фил.

– А я с этим совершенно не согласна. – Голос мой звучит очень громко. – Я думаю…

Фил поднимает руку, и я умолкаю, но не потому, что он мне приказывает: О’Рейли внимательно на меня смотрит, и я хочу сохранить хладнокровие и высказать свое мнение как можно более спокойно.

– А я считаю его равнодушие к вопросу о злоумышленнике подозрительным, – талдычит Фил. – Такое впечатление, будто он понимает, что тут и говорить не о чем.

Я молча слушаю, как О’Рейли и Фил толкуют, насколько вероятно, что Робби с Марком лгут. Это продолжается минуты две. Фил с уверенностью профессионального психиатра рассуждает о том, что на слова подростков нельзя положиться. О’Рейли внимает, и мне приятно видеть на его лице не то чтобы недоверие, но некую неопределенность, словно у него есть свои соображения на этот счет.

– Да что там говорить, все видели, как минуту назад, в этой комнате, они несколько раз переглянулись… – Фил держит паузу. – Причем украдкой.

– При чем здесь украдкой или не украдкой, – говорю я вполголоса. – Просто им не нравится, когда все на них смотрят.

– Значит, вы не считаете, что мальчики нас обманывают, стараются прикрыть друг друга? – поворачивается ко мне О’Рейли.

– Нет, не считаю.

– Как вы думаете, они все-таки могли сами достать бутират и случайно хватить лишку?

– Нет, я не верю, что они намеренно купили наркотики.

– И по вашим сведениям, ваш сын наркотиков не употребляет?

– В общем-то… Алкоголь пьет иногда, ну и марихуану пару раз пробовал. А если посмотреть его дневник, то, кроме того инцидента с дракой, никаких замечаний нет.

– Вы только не обижайтесь, доктор Сомерс, но большинство родителей не знают и половины того, что творят их дети.

Филу явно нравится это замечание, он торжествующе смотрит на меня.

– Тут вы, конечно, правы отчасти, но не более. Я считаю в высшей степени маловероятным, что мой сын употребляет наркотики.

– И вы не замечали изменений в его поведении за последний год?

– Нет… Впрочем, да, замечала, – признаюсь я. – Но это связано с нашим с мужем разводом.

– У Робби наблюдались признаки реактивной депрессии и повышенной тревоги, – встревает Фил.

– Что-о? – ошеломленно поворачиваюсь я к нему.

– Я думаю, наш разрыв очень расстроил его, и он решил отплатить нам, выразить, так сказать, свое мнение. Ты сама знаешь, у детей из распавшихся семей всегда возникают проблемы…

– Нет, не всегда, – перебиваю я.

– Но по большей части. Развод родителей так или иначе сказывается на детях.

– Интересно, кто из нас решил развестись?

Краем глаза я вижу, что инспектор О’Рейли, вытянув шею, внимательно слушает.

– Сейчас не время и не место выяснять отношения, – тихо, но твердо произносит Фил.

– Да, ты прав, не время и не место, – отзываюсь я, с трудом овладевая собой. – Но я бы очень хотела, чтобы ты говорил как отец, а не как психиатр.

– Для меня здесь главное установить, – обращается к нам обоим инспектор О’Рейли, – считаете ли вы, что Робби знает, кто это сделал, но либо боится все рассказать, либо покрывает злоумышленника.

– Я ни секунды не сомневаюсь, что Робби не знает, кто это сделал, и никого не покрывает, – уверенно говорю я.

– Оливия, инспектор О’Рейли хочет установить…

– Послушай, Фил, оставь свой тон, я не ребенок и все понимаю.

Пытаюсь выдержать его взгляд, но это не так просто, грудь переполняет гнев, мне горько слушать, хочется, чтобы слова мои хлестали его по щекам. И Робби здесь уже ни при чем, это касается только нас двоих.

– Я принимаю сторону Робби не потому, что я наивная дурочка. А потому, что верю, он говорит правду. – Снова поворачиваюсь к О’Рейли. – Я квалифицированный врач и говорю вам, что не замечала у сына никаких признаков депрессии. Дурное настроение – да, временами бывает, он порой даже грубит, но не было ничего такого из ряда вон. Я на сто процентов уверена: он знает не больше, чем все мы.

– Хорошо. – О’Рейли ободряюще улыбается мне, и искра сочувствия в его глазах дает повод подумать: он не новичок в вопросах супружеских противоречий. – Итак… – смотрит он в свой блокнот, – последний вопрос. Вы как-то связаны с центром реабилитации в Грассмаркете?

– Да. Добровольно дежурю там два вечера в неделю.

– За это вас номинировали на звание «Женщина города»? Я узнал вас по снимкам в газетах.

Молча киваю. Когда еще в сентябре оказалось, что ме ня выдвинули на награду, я обрадовалась, ведь теперь о нашем центре заговорят. Я и не представляла, что помимо своей воли стану этакой мини-знаменитостью.

– А Робби там с вами бывал?

– В центре?

– Да.

Кажется, понимаю, куда он клонит. В центре не поощряют незаконное употребление наркотиков, но большинство обратившихся за помощью – наркоманы или недавние наркоманы, и я не сомневаюсь, наркотики туда иногда приносят, прячут в укромных местах, где персонал не может их найти.

– Он был в центре всего один раз. Я брала детей в прошлом году на Рождество, там устроили праздник. Больше я их туда ни разу не возила, потому что считаю это неуместным. У пациентов своя жизнь, и детям там делать нечего.