Не время паниковать

Я подкатила к маме в тот же вечер, после того как мальчишки ушли встречаться с друзьями. Испекла несколько шоколадных брауни из готовой смеси, так как она любила сладости, а потом мы уселись смотреть запись передачи «Рассказчики» с обожаемым ею певцом Джексоном Брауном[41] на канале Ви Эйч Уан[42], которую мама сделала незадолго до этого и регулярно пересматривала за банкой пива в конце дня. Сразу после ее любимой песни «Доктор, мои глаза…»[43] я спросила, можно ли мне поехать вместе с Зеки в Мемфис.

— Что там еще стряслось? — спросила мама, продолжая мурлыкать песню, но потом переключила внимание на меня. Я видела, что она немного раздражена тем, что я подпортила ей минуту покоя после долгого дня. Она поставила банку с пивом на кофейный столик, повернулась ко мне и переспросила:

— В Мемфис?

— Ну да, на самом деле это не так уж и далеко. Зеки хочет показать мне город. Например, зоопарк. Там есть зоопарк. Или… Грейсленд.

— Ты готова отсидеть день за рулем, чтобы побывать в Грейсленде? — спросила мама.

— Ну, не обязательно в Грейсленде. В принципе, где-нибудь. Может, сходим на игру «Мемфис Чикс».

— Я ни разу не слышала, что тебе нравится что-либо из только что тобой упомянутого. Котенок, я была в Грейсленде. Он, знаешь ли, меньше, чем ты думаешь. Он, конечно, блестючий и все такое, но не стоит того, чтобы ехать так далеко. В общем… он — не Джексон Браун.

— Ладно, мама, мы не за этим едем. Просто надо куда-нибудь выбраться. У нас ведь, по сути, не было поездок на летних каникулах, на пляж там или в «Дисней Уорлд»[44].

— А теперь ты хочешь в «Дисней Уорлд»? Котенок, ты там взвоешь от этих толп. Ты знаешь, что твой отец возил меня туда на наш медовый месяц? На наш медовый месяц! В «Волшебное королевство». Господи, если бы я только знала заранее.

Я подумала, что почти пустая банка пива на кофейном столике сегодня не первая у мамы. С тех пор, как от нас ушел отец, она вспоминала медовый месяц в «Дисней Уорлд» раз десять.

— Неважно, что мы там будем делать, — ответила я. — Я просто хочу выбраться из Коулфилда на день, чтобы приятно провести время с Зеки. Он хочет, чтобы я увидела дом, где он жил.

— Ох, солнышко, — улыбнулась мама. — Все это очень мило. Но это так далеко. Почему бы вам не съездить в Чаттанугу и не посетить Аквариум? Тебе ведь нравятся тамошние рыбы.

— Мама! Зеки хочет, чтобы я поехала с ним. Он от этой идеи сам не свой. Его отец сломал ему жизнь, понимаешь?

Неужели маме надо объяснять что-то по поводу мужчин, испортивших жизнь хорошим людям?

— Тебе он нравится? — спросила мама. — Я имею в виду Зеки.

— Он… мой друг, — ответила я с запинкой.

— Окей, — сказала мама, коснувшись моего лица, словно что-то в этот момент вспоминала, и я не была уверена, что эти воспоминания хоть как-то связаны со мной. — Ты так быстро взрослеешь.

— Мне не кажется, что так уж быстро, — ответила я.

— Это время течет одновременно и медленно, и быстро, — сказала мне мама.

Она была такая красивая. Я не унаследовала от нее генов, чтобы стать такой же красивой, но я знала, что я — мамина дочка. И это наполняло меня счастьем. Возможно, тот момент вполне подходил для признания, что постер — моих рук дело, но зачем же его портить?

— Звонишь мне каждые несколько часов. Находишь таксофон и звонишь сказать, что у тебя все нормально.

— Я могу идти?

— Да, конечно, — ответила мама. Я обняла ее, и она засмеялась: — Ну ладно, а теперь дай мне спокойно поесть брауни и посмотреть, как поет мой мужчина.

Следующая песня называлась «Роузи», и я осталась послушать. Джексон Браун рассказывал аудитории, что это песня про его знакомого парня, работавшего за микшерским пультом, к которому однажды на концерте подсела девушка в зеленом трико, а потом ушла от него к барабанщику. Мне стало грустно. Парень напился и попытался по-мужски потолковать с барабанщиком, и в завершение своего рассказа, перед тем, как эту песню запеть, Джексон Браун мимоходом упомянул, что девушке было шестнадцать лет.

— Шестнадцать?! — воскликнула я. — Боже правый, мама!

— Не мешай! — замахала она на меня.

А потом я прислушалась к песне, ужасно красивой и грустной. И тут меня осенило. Я слышала ее миллион раз, но кто вслушивается в песни Джексона Брауна? Какой подросток в девяностые годы читал аннотации к его альбому? Когда он запел «и кажется, что вновь мы вместе, Роузи», до меня дошло, что он поет про мастурбацию.

— Мама, он… — выдавила я, как только песня закончилась.

— Что — он? — спросила мама, встряхнув банку и убедившись, что в ней еще осталось немного пива.

— Он поет, что… как бы… ласкает себя?

— Что? Ну и мысли у тебя! Нет, котенок, вряд ли. Понимаешь, это же «Рассказчики». Он бы об этом рассказал. Ведь это его шанс.

— А я думаю, что он… то самое.

— А я так не думаю.

— Девушке в зеленом трико было всего шестнадцать. Это же гнусно.

— Видишь ли, это семидесятые.

— А тогда это не считалось гнусным?

— Как тебе сказать… Пожалуй, считалось. Котенок, я люблю эту песню. Я разрешаю тебе съездить в Мемфис. Не заставляй меня пожалеть об этом.

— Ладно, ладно, извини, — поспешно сказала я.