Не все ли равно, что думают другие?

– Да, я знаю, где оно проходит, – говорит кто-то. – Я отведу вас туда.

Меня отводят в комнату, здесь, ясное дело, проходит большое собрание: яркие огни, телевизионные камеры впереди; зал полон, набит людьми под завязку, мне удается только с трудом протолкнуться в задние ряды. Я думаю: «В этом зале только один вход. Как, черт побери, я проберусь отсюда вперед?»

Потом мне что-то удается расслышать – все происходит так далеко, что я с трудом могу разобрать, что именно это такое, но явно это другая тема!

Поэтому я возвращаюсь в офис Грэма и нахожу его секретаря. Она звонит куда-то и выясняет, где проходит заседание комиссии.

– Я тоже не знаю, – говорит она кому-то на другом конце провода. – Он просто забрел сюда!

Собрание проходило в адвокатской конторе мистера Роджерса, на Эйч-стрит, 1415. А на моей бумажке было написано: «Эйтс-стрит, 1415». (Адрес был продиктован по телефону, поэтому я расслышал «Эйтс».)

Наконец я попал в офис мистера Роджерса – я был единственным опоздавшим, – и мистер Роджерс представил меня остальным членам комиссии. Кроме мистера Роджерса я слышал только об одном из них: Ниле Армстронге, лунном человеке, который был вице-председателем. (В комиссию также входила Салли Райд, но до меня только потом дошло, кто она такая[38].) Там был очень приятный парень в военной форме, генерал Кутина (произносится Куу-тии-на). В своем обмундировании он выглядел весьма внушительно, поскольку остальные были в обычных костюмах.

Первое заседание действительно оказалось неофициальной встречей. Это меня беспокоило – после брифинга в ЛИРД я все еще был как заведенная пружина.

Мистер Роджерс сделал объявления. Он зачитал выдержки из постановления, определяющего нашу работу.

Комиссии надлежит:

1. Изучить обстоятельства катастрофы и установить возможную причину или причины катастрофы; и

2. Разработать рекомендации по внесению изменений или другим действиям на основании полученных данных и определений комиссии.

Еще мистер Роджерс сказал, что мы завершим свое расследование за 120 дней.

Это принесло облегчение: масштаб деятельности нашей комиссии будет ограничен расследованием катастрофы и, быть может, с нашей работой будет покончено до того, как я покончу с собой!

К каждому из нас мистер Роджерс обратился с вопросом, сколько времени мы можем посвятить работе в комиссии. Некоторые из членов комиссии уже были на пенсии, а остальные – почти все – сказали, что изменили свое расписание.

– Я готов работать сто процентов своего времени, начиная прямо сейчас! – сказал я.

– Кто будет ответственным за написание отчета? – спросил мистер Роджерс.

Это вызвался сделать мистер Хотц, редактор журнала «Авиэйшн уик».

Затем мистер Роджерс поднял другой вопрос.

– Я уже давно в Вашингтоне, – сказал он, – и есть одна вещь, которую вам следует знать: как бы мы ни старались, утечек в прессу все равно не избежать. Мы можем лишь попытаться их минимизировать. Правильный образ действий – это проводить открытые заседания. У нас, конечно же, будут закрытые заседания, но, если мы обнаружим что-то важное, то сразу устроим открытое заседание, чтобы общественность знала, что происходит.

– Чтобы с прессой все было в порядке, – продолжил мистер Роджерс, – первое же официальное заседание комиссии будет открытым. Мы встретимся завтра в десять часов утра.

Когда мы уже расходились, я услышал как генерал Кутина спрашивает: «Где ближайшая станция метро?»

«Вот это парень, – подумал я, – пожалуй, мы с ним поладим: он, видать, классный мужик, несмотря на этот свой маскарадный костюм. Не из тех генералов, которые ищут своего водителя и свою персональную машину; он возвращается в Пентагон на метро». Он сразу же мне понравился, и за время работы комиссии я обнаружил, что мое суждение в данном случае было абсолютно верным.

На следующее утро за мной приехал лимузин: кто-то организовал наш приезд на лимузинах на первое официальное заседание. Я сел на переднее сиденье рядом с водителем.

Мы едем на заседание, и водитель мне говорит:

– Я так понимаю, в эту комиссию входит много важных людей…

– Да, похоже на то…

– Знаете, я коллекционирую автографы, – говорит он. – Не сделаете ли одолжение?..

– Конечно, – говорю я.

Я лезу за ручкой, а он говорит:

– Когда мы туда приедем, не могли бы вы показать мне Нила Армстронга, чтобы я смог взять у него автограф?

Перед началом собрания нас привели к присяге. Все толпились вокруг; секретарь вручил каждому бейдж с фотографией, чтобы мы могли ходить в НАСА повсюду. Кроме того, нам пришлось подписать какие-то формуляры – там было, что ты согласен делать то и это, чтобы твои расходы были оплачены и т. д.

После приведения к присяге я встретил Билла Грэма. Я узнал его – как мне помнилось, он хороший парень.