Не все ли равно, что думают другие?

Затем то, чего совершенно никто не ожидал. Инженер из «Тиокол компани», мистер Мак-Дональд, пожелал кое-что нам рассказать. Он пришел на наше заседание сам, без приглашения. Мистер Мак-Дональд сказал, что инженеры компании «Тиокол» пришли к заключению, что низкие температуры имеют некоторое отношение к проблеме уплотнений и что они очень, очень этим обеспокоены. Вечером накануне предполагаемого запуска, во время смотра готовности полета, они сказали НАСА, что шаттлу не следует лететь, если температура ниже 53 градусов (предыдущая самая низкая температура), а в то утро было 29.

Мистер Мак-Дональд сказал, что НАСА «ужаснуло» подобное заявление. Человек, ответственный за проведение этого заседания, мистер Маллой, возразил, что данные «неполные» – некоторые полеты с эрозией и просачиванием газа имели место при температуре выше 53 градусов, – поэтому «Тиокол» должен пересмотреть свое противодействие полету.

«Тиокол» не стал настаивать на своем, но мистер Мак-Дональд отказался соглашаться, сказав: «Если с этим полетом что-то пойдет не так, я не хочу стоять перед следственной коллегией и говорить, что я не остановился и сказал другим продолжать запуск этой штуки вне рамок того, что было аттестовано».

Это было так ошеломляюще, что мистеру Роджерсу пришлось спросить:

– Правильно ли я вас понял, вы сказали… – И он повторил весь рассказ.

Мак-Дональд ответил:

– Да, сэр.

Вся комиссия была шокирована, потому что никто из нас раньше такого не слышал: тут неисправность не только в герметизации, но еще и неисправность в руководстве.

Мистер Роджерс решил, что нам следует получше вникнуть в историю, рассказанную мистером Мак-Дональдом, и узнать больше подробностей, прежде чем ее обнародовать. Но для того чтобы публика была в курсе дела, на следующий день, во вторник, должно было состояться открытое заседание, во время которого мистер Кук даст свои показания.

Я подумал: «Это будет что-то вроде спектакля: завтра мы будем говорить то же, что и сегодня, и не узнаем ничего нового».

Пламя могло прорваться именно через неправильно уплотненный порт проверки утечки, так могли возникнуть следы огня за изоляционными кольцами

Когда мы уходили, подошел Билл Грэм с пачкой бумаг для меня.

– Вот это да! Быстро! – сказал я. – Я ведь только утром попросил дать информацию! – Грэм всегда был готов сотрудничать.

На верхнем листе бумаги было следующее: «Профессор Фейнман из президентской комиссии желает знать о влиянии температуры на эластичность уплотнительных колец в зависимости от времени…» – это служебная записка, адресованная подчиненному.

Клубы черного «дыма» (мелкие несгоревшие частицы). Видно, что они появляются из того же самого места, где наблюдалось пламя (©NASA)

Под этой служебкой лежит другая: «Профессор Фейнман из президентской комиссии желает знать…» – от того подчиненного к его подчиненному, и так далее вниз по цепочке.

А вот бумага с какими-то цифрами от бедолаги в самом низу; затем следует череда документов, объясняющих, что ответ передан на следующий уровень.

Итак, вот стопка бумаг, что-то вроде сандвича, и в середине ответ – совсем не на тот вопрос! Ответ: «Сжимаете резину в течение двух часов при определенной температуре и давлении, а потом смотрите, сколько времени резина будет возвращаться к исходной форме» – часами. Я же хотел знать, насколько быстро резина реагирует за миллисекунды при запуске. Так что информация оказалась бесполезной.

Я вернулся в отель. В паршивом настроении сажусь обедать; смотрю на стол, а там стакан воды со льдом. Я говорю себе: «Черт, да я сам могу узнать про эту резину, и для этого не требуется, чтобы НАСА посылала все эти записки туда-сюда: я просто должен испытать это! Понадобится только образец резины».

Я думаю: «Я мог бы сделать это завтра, пока мы все будем сидеть на заседании и слушать этого Кука, который несет чушь собачью, как мы слышали сегодня. Нам всегда приносят воду со льдом на таких заседаниях; я кое-что смогу сделать, чтобы попусту не терять время».

Потом я думаю: «Нет, выйдет неловко».

Но потом я вспоминаю о Луисе Альваресе, физике. В этом человеке меня восхищают бесстрашие и чувство юмора, и я думаю: «Если бы Альварес был в этой комиссии, он бы это сделал, а значит, для меня это тоже подойдет».

И все эти истории о физиках – великих героях, – раз, два, три и готово – они уже получили информацию, и это там, где все остальные делали бы все очень сложным способом. Например, после того как были открыты ультрафиолетовые и рентгеновские лучи, были еще другие лучи, так называемые N-лучи, открытые Андре Блонделем во Франции. Эти лучи было очень трудно регистрировать: у других ученых не получалось повторить эксперименты Блонделя, поэтому кто-то попросил великого американского физика Р.У. Вуда поехать к Блонделю в лабораторию.