Не все ли равно, что думают другие?

– А внутри этих стыков эти так называемые О-кольца должны растягиваться, чтобы создать герметичное уплотнение, – это правильно?

– Да, сэр. В статическом режиме они должны быть в прямом контакте с хвостовиком и хомутом[42] и сдавливаться на двадцать тысячных дюйма.

– А почему мы не вынимаем кольца?

– Потому что тогда горячий газ распространялся бы через соединение…

– Хорошо. Тогда, чтобы уплотнение работало правильно, кольца нужно делать из резины – а не из чего-то вроде свинца, который после сжатия таким и остается.

– Да, сэр.

– Так вот, что, если кольцо не будет эластичным секунду или две, – этого хватит, чтобы ситуация стала очень опасной?

– Да, сэр.

Это привело нас прямо к вопросу о низкой температуре и эластичности резины. Я хотел доказать, что мистер Маллой должен был знать, что температура влияет на резину, хотя – по словам мистера Мак-Дональда – он заявил, что данные «неполные». Но воды со льдом все еще не было! Поэтому мне пришлось остановиться, и вопросы начал задавать кто-то другой.

Модель доходит до генерала Кутины, а потом попадает ко мне. Я достаю из кармана зажим и плоскогубцы и разбираю модель, кольца у меня в руке, но воды со льдом у меня все еще нет! Я озираюсь по сторонам и сигналю тому парню, у которого просил воды, он в ответ знаками показывает: «Не беспокойтесь, вода будет!»

Очень скоро я вижу у входа молодую женщину, она спускается к нам, у нее поднос со стаканами. Она подает стакан воды со льдом мистеру Роджерсу, мистеру Армстронгу; она ходит взад-вперед вдоль рядов на возвышении, подавая воду со льдом всем! Бедной женщине пришлось принести все вместе – кувшин, стаканы, лед, поднос, – все, чтобы вода со льдом была у всех.

Итак, когда я наконец получаю свою воду со льдом, я ее не пью! Я зажимаю резину струбциной и опускаю в стакан воды со льдом.

Через несколько минут я готов показать результаты моего маленького эксперимента. Я тянусь к маленькой кнопочке, включающей мой микрофон.

Генерал Кутина, который понял, что я делаю, быстро наклоняется ко мне и говорит:

– Второй пилот первому: не сейчас.

Очень скоро я опять тянусь к микрофону.

– Не сейчас! – Он открывает нашу книгу для брифинга – со всеми схемами и слайдами, которые собирается показать мистер Маллой, – и говорит: – Когда он дойдет вот до этого слайда, будет самое время.

Наконец мистер Маллой доходит до этого места, я нажимаю кнопочку своего микрофона и говорю:

– Я вынул эту резину из модели, зажал струбциной и на некоторое время опустил в воду со льдом.

Я достаю зажим из стакана, поднимаю его вверх и разжимаю со словами:

– Я выяснил, что, когда вы снимаете зажим, резина не спружинивает обратно. Другими словами, более чем несколько секунд нет эластичности в данном конкретном материале, находящемся при температуре 32 градуса[43]. Я полагаю, что это немаловажно для нашей проблемы.

Прежде чем мистер Маллой смог что-то сказать, мистер Роджерс заявил:

– Это мы рассмотрим, конечно, в ходе сессии, которую мы проведем на тему погодных условий, – полагаю, это важный момент, значимость которого, я уверен, мистер Маллой признает и прокомментирует в дальнейшем.

Во время обеденного перерыва меня окружили репортеры с вопросами типа: «Вы говорили об О-кольце или о замазке?» и «Не могли бы вы объяснить нам поточнее, что такое О-кольцо?» В общем, я несколько расстроился, что мне не дали возможности сделать то, что я хотел. Но в тот вечер мой эксперимент был во всех новостных программах, и все отмечали его значимость.

Проверь «шесть»!

Относительно прессы меня просветила моя кузина Фрэнсис. Она была корреспондентом «Ассошиэйтед пресс» в Белом доме при администрации Никсона и Форда, а сейчас работает на Си-эн-эн. От нее я наслушался историй про тех, кто, испугавшись газетчиков, удирал через черный ход. И именно она внушила мне мысль, что пресса ничего дурного не делает. Репортеры всего лишь пытаются помочь людям узнать, что происходит, и вовсе не вредно обходиться с ними полюбезнее.

Я обнаружил, что они и впрямь довольно доброжелательны, надо только дать им шанс. Поэтому я не боялся прессы и всегда отвечал на вопросы.

Репортеры мне объяснили, что я могу заявить: «Без цитирования». Но я не хотел никаких фокусов-покусов. Не хотел, чтобы создавалось впечатление, будто я сливаю какую-то информацию. Поэтому, общаясь с репортерами, я всегда действовал напрямую. В результате мое имя появлялось в газетах на каждом шагу чуть ли не ежедневно!

Как будто я вообще один-единственный, кто отвечает на вопросы газетчиков. Зачастую, когда остальные члены комиссии торопились уйти на перерыв, я все еще оставался на месте, отвечая на вопросы. Но я считал так: «Зачем вообще эти заседания, если ты удираешь, стоит только репортерам спросить, что значит какое-нибудь слово?»

А когда мы наконец собирались на ленч, мистер Роджерс напоминал, что нам следует соблюдать осторожность и не болтать с репортерами. Я же говорил примерно следующее: «Ну, я ведь только рассказал им об уплотнительных кольцах».