Читаем Не вышел из боя полностью

И ещё будем долго огни принимать за пожары мы,

Будет долго зловещим казаться нам скрип сапогов,

Про войну будут детские игры с названьями старыми,

И людей будем долго делить на своих и врагов.

А когда отгрохочет, когда отгорит и отплачется,

И когда наши кони устанут под нами скакать,

И когда наши девушки сменят шинели на платьица, –

Не забыть бы тогда, не простить бы и не потерять!

[1966]

<p><strong>ВСТРЕЧА</strong></p>

В ресторане по стенкам висят тут и там

Три медведя, заколотый витязь…

За столом одиноко сидит капитан.

– Разрешите? – спросил я. – Садитесь.

– Закури! – Извините, «Казбек» не курю.

– Ладно, выпей. Давай-ка посуду.

Да пока принесут… Пей, кому говорю!

Будь здоров! – Обязательно буду.

– Ну, так что же, – сказал, захмелев, капитан, –

Водку пьёшь ты красиво, однако.

А видал ты вблизи пулемёт или танк,

А ходил ли ты, скажем, в атаку?

В сорок третьем под Курском я был старшиной

За моею спиною – такое…

Много всякого, брат, за моею спиной,

Чтоб жилось тебе, парень, спокойно…

Он ругался и пил, он спросил про отца,

И кричал он, уставясь на блюдо:

– Я полжизни отдал за тебя, подлеца,

А ты жизнь прожигаешь, паскуда!

А винтовку тебе! а послать тебя в бой!

А ты водку тут хлещешь со мною!..

Я сидел, как в окопе под Курской дугой, –

Там, где был капитан старшиною.

Он всё больше хмелел. Я – за ним по пятам.

Только в самом конце разговора

Я обидел его, я сказал: – Капитан!

Никогда ты не будешь майором!

<p><strong>ПЕСНЯ О ДРУГЕ</strong></p>

Если друг оказался вдруг

И не друг и не враг, а – так,

Если сразу не разберёшь,

Плох он или хорош, –

Парня в горы тяни – рискни! –

Не бросай одного его:

Пусть он в связке в одной с тобой –

Там поймёшь, кто такой.

Если парень в горах – не ах,

Если сразу раскис и – вниз,

Шаг ступил на ледник и – сник,

Оступился – и в крик,

Значит, рядом с тобой – чужой,

Ты его не брани – гони:

Вверх таких не берут, и тут

Про таких не поют.

Если ж он не скулил, не ныл,

Пусть он хмур был и зол, но шёл,

А когда ты упал со скал,

Он стонал, но держал,

Если шёл он с тобой, как в бой,

На вершине стоял хмельной, –

Значит, как на себя самого,

Положись на него.

<p><strong>Я спросил тебя: «Зачем идёте в гору вы?…</strong></p>

Я спросил тебя: «Зачем идёте в гору вы? –

А ты к вершине шла, а ты рвалася в бой. –

Ведь Эльбрус и с самолета видно здорово…»

Рассмеялась ты и взяла с собой.

И с тех пор ты стала близкая и ласковая,

Альпинистка моя, скалолазка моя, –

Первый раз меня из трещины вытаскивая,

Улыбалась ты, скалолазка моя!

А потом за эти проклятые трещины,

Когда ужин твой я нахваливал,

Получил я две короткие затрещины –

Но не обиделся, а приговаривал:

– Ох, какая же ты близкая и ласковая,

Альпинистка моя, скалолазка моя, –

Каждый раз меня по трещинам выискивая,

Ты бранила меня, альпинистка моя!

А потом на каждом нашем восхождении –

Ну почему ты ко мне недоверчивая?! –

Страховала ты меня с наслаждением,

Альпинистка моя гуттаперчевая.

Ох, какая ж ты неблизкая, неласковая,

Альпинистка моя, скалолазка моя, –

Каждый раз меня из пропасти вытаскивая,

Ты ругала меня, скалолазка моя!

За тобой тянулся из последней силы я –

До тебя уже мне рукой подать, –

Вот долезу и скажу: «Довольно, милая!»

Тут сорвался вниз, но успел сказать:

– Ох, какая же ты близкая и ласковая,

Альпинистка моя скалолазковая!

Мы теперь с тобой одной верёвкой связаны

Стали оба мы скалолазами.

<p><strong>ВЕРШИНА</strong></p>

Здесь вам не равнина, здесь климат иной –

Идут лавины одна за одной,

И здесь за камнепадом ревёт камнепад, –

И можно свернуть, обрыв обогнуть,

Но мы выбираем трудный путь,

Опасный, как военная тропа.

Кто здесь не бывал, кто не рисковал –

Тот сам себя не испытал,

Пусть даже внизу он звёзды хватал с небес.

Внизу не встретишь, как ни тянись,

За всю свою счастливую жизнь

Десятой доли таких красот и чудес.

Нет алых роз и траурных лент,

И не похож на монумент

Тот камень, что покой тебе подарил.

Как Вечным огнём, сверкает днём

Вершина изумрудным льдом, –

Которую ты так и не покорил.

И пусть говорят, да, пусть говорят,

Но пет, никто не гибнет зря!

Так лучше – чем от водки иль от простуд.

Другие придут, сменив уют

На риск и непомерный труд, –

Пройдут тобой не пройденный маршрут.

Отвесные стены… А ну не зевай!

Ты здесь на везение не уповай –

В горах не надежны ни камень, ни лёд, ни скала,

Надеемся только на крепость рук,

На руки друга и вбитый крюк –

И молимся, чтобы страховка не подвела.

Мы рубим ступени. Ни шагу назад!

И от напряженья колени дрожат,

И сердце готово к вершине бежать из груди.

Весь мир на ладони! Ты счастлив и нем

И только немного завидуешь тем –

Другим, у которых вершина ещё впереди.

<p><strong>Мерцал закат, как сталь клинка…</strong></p>

Мерцал закат, как сталь клинка.

Свою добычу смерть считала.

Бой будет завтра, а пока –

Взвод зарывался в облака

И уходил по перевалу.

Отставить разговоры!

Вперёд и вверх, а там…

Ведь это наши горы,

Они помогут нам.

Они

помогут нам!

А до войны – вот этот склон

Немецкий парень брал с тобою.

Он падал вниз, но был спасён,

А вот сейчас, быть может, он

Свой автомат готовит к бою.

Отставить разговоры!

Вперёд и вверх, а там…

Ведь это наши горы,

Они помогут нам.

Они

помогут нам!

Ты снова здесь, ты собран весь, –

Ты ждёшь заветного сигнала.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное