Читаем Не вышел из боя полностью

И парень тот – он тоже здесь,

Среди стрелков из «Эдельвейс», –

Их надо сбросить с перевала.

Отставить разговоры!

Вперёд и вверх, а там…

Ведь это наши горы,

Они помогут нам.

Они

помогут нам!

Взвод лезет вверх, а у реки –

Тот, с кем ходил ты раньше в паре.

Мы ждём атаки до тоски,

А вот альпийские стрелки –

Сегодня что-то не в ударе.

Отставить разговоры!

Вперёд и вверх, а там…

Ведь это наши горы,

Они помогут нам.

Они

помогут нам!

<p><strong>ПРОЩАНИЕ С ГОРАМИ</strong></p>

В суету городов и в потоки машин

Возвращаемся мы – просто некуда деться! –

И спускаемся вниз с покорённых вершин,

Оставляя в горах, оставляя в горах своё сердце.

Так оставьте ненужные споры –

Я себе уже всё доказал:

Лучше гор могут быть только горы,

На которых ещё не бывал.

Кто захочет в беде оставаться один,

Кто захочет уйти, зову сердца не внемля?

Но спускаемся мы с покорённых вершин, –

.Что же делать – и боги спускались на землю.

Так оставьте ненужные споры –

Я себе уже всё доказал:

Лучше гор могут быть только горы,

На которых ещё не бывал.

Сколько слов и надежд, сколько песен и тем

Горы будят у нас и зовут нас остаться!

Но спускаемся мы – кто на год, кто совсем, –

Потому что всегда мы должны возвращаться.

Так оставьте ненужные споры –

Я себе уже всё доказал:

Лучше гор могут быть только горы,

На которых никто не бывал.

<p><strong>Ну вот, исчезла дрожь в руках…</strong></p>

Ну вот, исчезла дрожь в руках,

Теперь – наверх.

Ну вот, сорвался в пропасть страх

Навек, навек.

Для остановки нет причин –

Иду, скользя…

И в мире нет таких вершин,

Что взять нельзя.

Среди нехоженых путей

Один – пусть мой.

Среди невзятых рубежей

Один – за мной!

А имена тех, кто здесь лёг,

Снега таят…

Среди непройденных дорог

Одна – моя!

Здесь голубым сияньем льдов

Весь склон облит,

И тайну чьих-нибудь следов

Гранит хранит…

И я гляжу в свою мечту

Поверх голов

И свято верю в чистоту

Снегов и слов.

И пусть пройдёт немалый срок –

Мне не забыть,

Как здесь сомнения я смог

В себе убить.

В тот день шептала мне вода:

– Удач всегда!..

А день, какой был день тогда?

Ах, да! – среда…

<p><strong>ПРО ЙОГОВ</strong></p>

Чем славится индийская культура?

Ну, скажем, Шива – многорук, клыкаст.

Ещё артиста знаем, Радж Капура,

И касту йогов – странную из каст.

Говорят, что раньше йог мог,

Ни черта не бравши в рот, – год,

А теперь они рекорд бьют –

Всё едят и целый год пьют.

А что же мы? – И мы не хуже многих,

Мы тоже можем много выпивать!

И бродят многочисленные йоги,

Их, правда, очень трудно распознать.

Очень много молтст йог штук.

Вот один недавно лёг вдруг,

Третий год уже летит – стыд! –

Ну, а он себе лежит, спит.

Я знаю, что у них секретов много.

Поговорить бы с йогом тет-на-тет!

Ведь даже яд не действует на йога –

На яды у него иммунитет.

Под водой не дышит час – раз.

Не обидчив на слова – два.

Если чует, что старик вдруг,

Скажет «стоп!», и в тот же миг – труп.

Я попросил подвыпившего йога

(Он бритвы, гвозди ел, как колбасу):

– Послушай, друг, откройся мне, ей-бога,

С собой в могилу тайну унесу!

Был ответ на мой вопрос прост,

И поссорились мы с ним в дым.

Я бы мог сказать ответ тот,

Но… йог велел хранить секрет – вот!

Но если даже йог не чует боли,

И может он не есть и не дышать,

Я б не хотел такой весёлой доли –

Уметь не видеть, сердце отключать.

Чуть чего, так сразу йог – вбок,

Он, во-первых, если спит – сыт.

Люди рядом – то да сё, мрут,

А ему плевать, и всё тут.

<p><strong>В далёком созвездии Тау Кита …</strong></p>

В далёком созвездии Тау Кита

Всё стало для нас непонятно.

Сигнал посылаем: «Вы что это там?»

А нас посылают обратно.

На Тау Ките

Живут в красоте,

Живут, между прочим, по-разному

Товарищи наши по разуму.

Вот, двигаясь по световому лучу,

Без помощи, но при посредстве,

Я к Тау Ките этой самой лечу,

Чтоб с ней разобраться на месте.

На Тау Кита

Чего-то не так,

Там таукитовая братия

Свихнулась, по нашим понятиям.

Покамест я в анабиозе лежу,

Те таукитяне буянят.

Всё реже я с ними на связь выхожу –

Уж очень они хулиганят.

У таукитов

В алфавите слов –

Немного, и строй буржуазный,

И юмор у них безобразный.

Корабль посадил я, как собственный зад,

Слегка покривив отражатель.

Я крикнул по-таукитайски: «Виват!»,

Что значит по-нашему – «Здрасте!».

У таукитян

Вся внешность – обман,

Тут с ними нельзя состязаться:

То явятся, то растворятся.

Мне таукитянин – как вам папуас,

Мне вкратце о них намекнули.

Я крикнул: «Галактике стыдно за вас!»

В ответ они чем-то мигнули.

На Тау Ките

Условия не те:

Тут нет атмосферы, тут душно,

Но таукитяне радушны.

В запале я крикнул им: «Мать вашу, мол!..»

Но кибернетический гид мой

Настолько дословно меня перевёл,

Что мне за себя стало стыдно.

Но таукиты –

Такие скоты, –

Наверно, успели набраться:

То – явятся, то – растворятся…

– Вы, братья по полу, – кричу, – мужики!

Да что ж вы… – Тут голос сорвался.

Я таукитянку схватил за грудки:

– А ну, – говорю, – признавайся!

Она мне: «Уйди!»

Мол, мы впереди –

Не хочем с мужчинами знаться,

А будем теперь – почковаться.

Не помню, как поднял я свой звездолёт,

Лечу в настроенье питейном:

Земля ведь ушла лет на триста вперёд

По гнусной теорьи Эйнштейна.

Что, если и там,

Как на Тау Кита,

Ужасно повысилось знанье,

Что, если и там – почкованье?!

[1966]

<p><strong>О СЕНТИМЕНТАЛЬНОМ БОКСЁРЕ</strong></p>
Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное