Не вышел из боя

До трёх считаю, после – задушу!

1968–1969

ПОЕЗДКА В ГОРОД

Я – самый непьющий из всех мужиков,

Во мне есть моральная сила.

И наша семья большинством голосов,

Снабдив меня списком на восемь листов,

В столицу меня снарядила.

Чтобы я привёз снохе

С ейным мужем по дохе,

Чтобы брату с бабой – кофе растворимый,

Двум невесткам – по ковру,

Зятю – чёрную икру,

Тестю – что-нибудь армянского разлива.

Я ранен, контужен, я малость боюсь

Забыть, что кому по порядку.

Я список вещей заучил наизусть,

А деньги зашил за подкладку.

Значит, брату – две дохи,

Сестрин муж, – ему духи,

Тесть сказал: – Давай бери, что попадётся!

Двум невесткам – по ковру,

Зятю – беличью икру,

Куму – водки литра два, – пускай зальётся.

Я тыкался в спины, блуждал по ногам,

Шёл грудью к плащам и рубахам.

Чтоб список вещей не достался врагам,

Его проглотил я без страха.

Помню, шубу просит брат,

Куму с бабой – всё подряд,

Тестю – водки ереванского разлива,

Двум невесткам взять махру,

Зятю – заячью нору,

А сестре – плевать чего, но чтоб красиво.

Да что ж мне, пустым возвращаться назад?

Но вот я набрел на товары.

– Какая валюта у вас? – говорят.

– Не бойсь, – говорю, – не доллары.

Растворимой мне махры,

Зять подохнет без икры,

Тестю, мол, даёшь духи для похмелки,

Двум невесткам – всё равно,

Мужу сестрину – вино,

Ну, а мне – вот это жёлтое в тарелке.

Не помню про фунты, про стерлинги слов,

Сражённый ужасной догадкой.

Зачем я тогда проливал свою кровь,

Зачем ел тот список на восемь листов,

Зачем мне рубли за подкладкой?

Всё же надо взять доху,

Зятю – кофе на меху,

Куму – хрен, а тесть и пивом обойдётся,

Также взять коньяк в пуху,

Растворимую сноху,

Ну, а брат и самогоном перебьётся.

СЛУХИ

Сколько слухов наши уши поражает!

Сколько сплетен разъедает, словно моль!

Ходят слухи, будто всё подорожает,

абсолютно,

А особенно – поваренная соль.

И словно мухи тут и там, ходят слухи по домам,

А беззубые старухи их разносят по умам,

– Слушай! Слышал? Под землёю город строют,

Говорят, на случай ядерной войны.

– Вы слыхали? Скоро бани все закроют,

повсеместно,

Навсегда. И эти сведенья верны.

– А вы знаете? Мамыкина снимают!

За разврат его, за пьянство, за дебош!

Кстати, вашего соседа забирают,

негодяя,

Потому что он на Берию похож.

– Ой, что деется! Вчера траншею рыли,

Откопали две коньячные струи!

– Говорят, шпионы воду отравили

самогоном,

Ну, а хлеб теперь из рыбной чешуи.

– Да, вы слышали? Теперь всё отменяют.

Отменили даже воинский парад.

– Говорят, что скоро всё позапрещают,

в бога душу!

Скоро всех к чертям собачьим запретят.

И поют друг другу шёпотом ли, в крик ли.

Слух дурной всегда звучит в устах кликуш,

А к хорошим слухам люди не привыкли

почему-то,

Говорят, что это выдумки и чушь.

Закалённые во многих заварухах,

Слухи ширятся, не ведая преград.

Ходят сплетни, что не будет больше слухов

совершенно,

Ходят слухи, будто сплетни запретят.

Но… словно мухи тут и там, ходят слухи по домам,

А беззубые старухи их разносят по умам.

ПОСЕЩЕНИЕ МУЗЫ

Сейчас взорвусь, как триста тонн тротила, –

Во мне заряд нетворческого зла:

Меня сегодня Муза посетила, –

Немного посидела и ушла!

У ней имелись веские причины,

Я не имею права на нытьё, –

Представьте: Муза… ночью… у мужчины! –

Бог весть что люди скажут про неё.

И всё же мне досадно, одиноко:

Ведь эта Муза – люди подтвердят! –

Засиживалась сутками у Блока,

У Пушкина жила не выходя.

Я бросился к столу, весь нетерпенье,

Но – господи, помилуй и спаси –

Она ушла. Исчезло вдохновенье

И три рубля, – должно быть, на такси.

Я в бешенстве мечусь, как зверь, по дому.

Но бог с ней, с Музой, – я её простил.

Она ушла к кому-нибудь другому:

Я, видно, её плохо угостил.

Огромный торт, утыканный свечами,

Засох от горя, да и я иссяк.

С соседями я допил, сволочами,

Для Музы предназначенный коньяк.

Ушли года, как люди в чёрном списке.

Всё в прошлом, я зеваю от тоски.

Она ушла безмолвно, по-английски,

Но от неё остались две строки.

Вот две строки – я гений, прочь сомненья,

Даёшь восторги, лавры и цветы:

«Я помню это чудное мгновенье,

Когда передо мной явилась ты».

Вагоны всякие…

Вагоны всякие,

Для всех пригодные.

Бывают мягкие,

Международные.

Вагон опрятненький,

В нём нету потненьких,

В нём всё десятники

И даже сотники.

Рубашки модные –

В международные,

Ну, а пикейные –

Так те в купейные.

Лежат на полочке

Мешки-баллончики.

У каждой сволочи –

Свои вагончики.

Многосемейные

И просто всякие

Войдут в купейные

И даже в мягкие.

Порвёшь животики

На аккуратненьких! –

Вон, едут сотники

Да на десятниках!

На двери нулики –

Смердят вагончики.

В них едут жулики

И самогонщики.

А кто с мешком – иди

По шпалам в ватнике.

Как хошь, пешком иди,

А хошь – в телятнике.

А вот теплушка та –

Прекраснодушно в ней, –

На сорок душ скота

И на сто душ люден.

Да в чём загвоздка-то?

Бей их дубиною!

За одного скота –

Двух с половиною.

Ах, степь колышется!

На пей – вагончики,

Из окон слышится:

«Мои лимончики!..»

А ну-ка, кончи-ка,

Гармонь хрипатая!

Вон в тех вагончиках –

Голь перекатная.

Вестимо, тесно тут,

Из пор – сукровица…

Вагоны с рельс сойдут

И остановятся.

Запомню, оставлю в душе этот вечер…

Запомню, оставлю в душе этот вечер –