Читаем Не вышел из боя полностью

Удача – здесь! И эту веру сами

Мы создали, поднявши чёрный флаг!

1968–1969

<p><strong>То ли в избу и запеть…</strong></p>

Жене моей Марте

То ли в избу и запеть,

Просто так, с морозу,

То ли взять да помереть

От туберкулёзу,

То ли выстонать без слов,

Может, – под гитару,

То ли в сани – рысаков

И уехать к Яру!

Вот напасть, – то не всласть,

То не в масть карту класть!

То ли счастие украсть,

То ли просто упасть

В грязь.

В никуда навсегда –

Вечное стремленье.

То ли с неба вода,

То ль разлив весенний…

Может, песня без конца,

Может – без идеи…

Строю печку в изразцах

Или просто сею.

Сколько лет счастья нет,

Впереди всё красный свет.

Недопетый куплет,

Недодаренный букет…

Бред!..

Назло всем, насовсем,

Со звездою в лапах,

Без реклам, без эмблем,

В пимах косолапых, –

Не догнал бы кто-нибудь,

Не учуял запах!

Отдохнуть бы, продыхнуть

Со звездою в лапах.

Без неё, вне её, Ничего не моё –

Невесёлое житьё.

И быльё – и то её,

Ё-моё…

1968–1969

<p><strong>РОМАНС</strong></p>

Она была чиста, как снег зимой.

В грязь – соболя! Иди по ним по праву.

Но вот мне руки жжёт её письмо.

Я узнаю мучительную правду.

Не ведал я: страданье – только маска,

И маскарад закончится сейчас.

Да! В этот раз я приобрёл фиаско –

Надеюсь, это был последний раз.

Подумал я – дни сочтены мои,

Дурная кровь в мои проникла вены.

Я сжал письмо, как голову змеи, –

Сквозь пальцы просочился яд измены.

Не ведать мне страданий и агоний,

Мне встречный ветер слёзы оботрёт,

Моих копей обида не нагонит,

Моих следов метель не заметёт.

Итак, я оставляю позади,

Под этим серым неприглядным небом,

Дурман фиалок, наготу гвоздик

И слёзы вперемешку с талым снегом.

Москва слезам не верит и слезинкам –

И не намерен больше я рыдать.

Спешу навстречу новым поединкам

И, как всегда, намерен побеждать!

<p><strong>Здесь лапы у елей дрожат на весу…</strong></p>

Марине Влади

Здесь лапы у елей дрожат на весу,

Здесь птицы щебечут тревожно.

Живёшь в заколдованном диком лесу,

Откуда уйти невозможно.

Пусть черёмухи сохнут бельём на ветру,

Пусть дождём опадают сирени –

Всё равно я отсюда тебя заберу

Во дворец, где играют свирели.

Твой мир колдунами на тысячи лет

Укрыт от меня и от света.

И думаешь ты, что прекраснее нет,

Чем лес заколдованный этот.

Пусть на листьях не будет росы поутру,

Пусть луна с небом пасмурным в ссоре –

Всё равно я отсюда тебя заберу

В светлый терем с балконом на морс.

В какой день недели, в котором часу

Ты выйдешь ко мне осторожно,

Когда я тебя на руках унесу

Туда, где найти невозможно?

Украду, если кража тебе по душе, –

Зря ли я столько сил разбазарил?

Соглашайся хотя бы на рай в шалаше,

Если терем с дворцом кто-то занял!

<p><strong>ПЕСНЯ О ДВУХ КРАСИВЫХ АВТОМОБИЛЯХ</strong></p>

Без запретов и следов,

Об асфальт сжигая шины,

Из кошмара городов

Рвутся за город машины, –

И громоздкие, как танки,

«Форды», «линкольны», «селены»,

Элегантные «мустанги»,

«Мерседесы», «ситроены».

Будто знают – игра стоит свеч.

Это будет – как кровная месть городам!

Поскорей! Только б свечи не сжечь,

Карбюратор – и что у них есть ещё там…

И не видно полотна –

Лимузины, лимузины…

Среди них, как два пятна,

Две красивые машины, –

Будто связанные тросом

(А где тонко, там и рвётся).

Аксельраторам, подсосам

Больше дела не найдётся.

Будто знают – игра стоит свеч.

Только б вырваться – выплатят всё по счетам.

Ну, а может, он скажет ей речь

На клаксоне… и что у них есть ещё там…

Это скопище машин

На тебя таит обиду, –

Светло-серый лимузин,

Не теряй её из виду!

Впереди, гляди, разъезд, –

Больше риска, больше веры!

Опоздаешь! Так и есть –

Ты промедлил, светло-серый!

Они знали – игра стоит свеч.

А теперь – что ж сигналить рекламным щитам

Ну а может, гора ему с плеч, –

Иль с капота – и что у них есть ещё там…

Нет, развилка – как беда.

Стрелки врозь – и вот не здесь ты!

Неужели никогда

Не сближают нас разъезды?

Этот сходится, один, –

И, врубив седьмую скорость,

Светло-серый лимузин

Позабыл нажать на тормоз.

Что ж съезжаться – пустые мечты?

Или это есть кровная месть городам?..

Покатились колёса, мосты, –

И сердца – или что у них есть ещё там.

[1969]

<p><strong>СЕМЬЯ В КАМЕННОМ ВЕКЕ</strong></p>

А ну, отдай мой каменный топор!

И шкур моих набедренных не тронь!

Молчи, не вижу я тебя в упор, –

Сиди вон и поддерживай огонь.

Выгадывать не смей на мелочах,

Не опошляй семейный наш уклад!

Не убраны пещера и очаг, –

Разбаловалась ты в матриархат!

Придержи свое мнение,

Я – глава, и мужчина – я.

Соблюдай отношения

Первобытнообщинныя.

Там мамонта убьют – поднимут вой,

Начнут добычу поровну делить…

Я не могу весь век сидеть с тобой,

Мне надо хоть кого-нибудь убить!

Старейшины сейчас придут ко мне,

Смотри ещё – не выйди голой к ним!

В век каменный – и не достать камней

Мне стыдно перед племенем своим!

Пять бы жён мне – наверное,

Разобрался бы с вами я!

Но дела мои скверные,

Потому – моногамия.

А всё твоя проклятая родня!..

Мой дядя, что достался кабану,

Когда был жив, предупреждал меня:

Нельзя из людоедок брать жену.

Не ссорь меня с общиной – это ложь,

Что будто к тебе кто-то пристаёт.

Не клевещи на нашу молодёжь,

Она – надежда наша и оплот!

Ну, что глядишь? – тебя пока не бьют.

Отдай топор, добром тебя прошу!

И шкуры где? Ведь люди засмеют!

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное