Не вышел из боя

Мы ждём событья в радостной истоме!

Для тёмных личностей в Столбах

Полно смирительных рубах –

Пусть встретят праздник

В сумасшедшем доме.

И пробил час, и день возник

Как взрыв, как ослепленье.

И тут и там взвивался крик –

Остановись, мгновенье!

И лился с неба нежный свет,

И хоры ангельские пели,

И люди быстро обнаглели:

Твори что хочешь – смерти нет!

Иной до смерти выпивал,

Но жил, подлец, не умирал,

Другой в пролёты прыгал всяко-разно,

А третьего душил сосед,

А тот – его. Ну, словом, все

Добро и зло творили безнаказно.

И тот, кто никогда не знал

Ни драк, ни ссор, ни споров,

Теперь свой голос поднимал,

Как колья от заборов, –

Он торопливо вынимал

Из мокрых мостовых булыжник,

А прежде он был тихий книжник

И зло с насильем презирал.

Кругом никто не умирал,

И тот, кто раньше понимал

Смерть как награду или избавленье,

Тот бить стремился наповал,

А сам при этом напевал,

Что, дескать, помнит чудное мгновенье.

Какой-то бравый генерал,

Из зависти к военным хунтам,

Весь день с запасом бомб летал

Над мирным населённым пунктом.

Перед возмездьем не раскис

С поличным пойманный шпион –

Он с ядом ампулу разгрыз,

Но лишь язык порезал он.

Вот так по нашим городам

Без крови, пыток, личных драм

Катился день, как камнепад в ущелье.

Всем сразу славно стало жить, –

Боюсь, их не остановить,

Когда внезапно кончится веселье.

Учёный мир – так весь воспрял,

И врач, науки ради,

На людях яды проверял,

И без противоядий.

Ну и, конечно, был погром –

Резвилась правящая клика.

Но все от мала до велика

Живут, – всё кончилось добром.

Самоубийц, числом до ста,

Сгоняли танками с моста,

Повесившихся – скопом оживляли.

Фортуну – вон из колеса!

Да! День без смерти удался –

Застрельщики, ликуя, пировали.

Но вдруг глашатай весть разнёс

Уже к концу банкета,

Что торжество не удалось,

Что кто-то умер где-то.

В тишайшем уголке Земли,

Где спят и страсти, и стихии,

Куда добраться не смогли

Реаниматоры лихие.

Кто смог дерзнуть, кто смел посметь

И как уговорил он смерть?

Ей дали взятку – смерть не на работе.

Недоглядели, хоть реви, –

Он просто умер от любви.

На взлёте умер он на верхней ноте.

[1976]

Я прожил целый день в миру…

Я прожил целый день в миру

потустороннем

И бодро крикнул поутру:

– Кого схороним?

Ответ мне был угрюм и тих:

– Всё – блажь, бравада.

Кого схороним? Не таких…

– Ну, и не надо!

Не стану дважды я просить,

манить провалом.

Там, кстати, выпить-закусить –

всего навалом.

И я сейчас затосковал,

хоть час оттуда.

Вот где уж истинный провал –

ну, просто – чудо!

Я сам больной и кочевой,

а побожился –

Вернусь, мол, ждите, ничего,

что я зажился.

Так снова предлагаю вам,

пока не поздно:

– Хотите ли ко всем чертям,

вполне серьёзно?

Где кровь из вены – как река,

а не водица.

Тем, у кого она жидка, –

там не годится.

И там не нужно ни гроша, –

хоть век поститься!

Живёт там праведна душа,

не тяготится.

Там вход живучим воспрещён,

как посторонним.

Не выдержу – спрошу ещё:

– Кого схороним?

Зову туда, где благодать

и нет предела…

Никто не хочет умирать, –

такое дело.

И отношение ко мне –

ну, как к пройдохе.

спектакль – и тронем.

Ведь никого же не съедим,

в родной эпохе.

Ну, я согласен: побренчим

а так… схороним!

Ну, почему же все того…

как в рот набрали?

Там встретятся – кто и кого

тогда забрали.

Там этот, с бляхой на груди, –

и тих и скромен.

Таких, как он, там пруд пруди…

Кого схороним?

Кто задаётся – в лак его,

чтоб хрен отпарить!

Там этот… с трубкой… как его?..

Забыл!.. Вот память!..

Скажи-кось, милый человек,

я, может, спутал?

Какой сегодня нынче век?

Какая смута?

Я сам вообще-то костромской,

а мать из Крыма,

Так если бунт у вас какой –

тогда я мимо!

А если нет, тогда ещё

всего два слова:

У нас там траур запрещён.

Нет, честно слово!

А там порядок – первый класс,

глядеть приятно.

И наказание – сейчас

прогнать обратно.

У нас границ не перечесть,

беги – не тронем!

Тут, может быть, евреи есть?

Кого схороним?

В двадцатом веке я? Эва!

Да ну вас к шутам!

Мне нужно в номер двадцать два!

Лаврентий спутал!

1977

В младенчестве нас матери пугали…

В младенчестве нас матери пугали,

Суля за ослушание Сибирь, грозя рукой.

Они в сердцах бранились и едва ли

Желали детям участи такой.

А мы пошли за так на четвертак, за ради бога,

В обход и напролом, и – просто пылью по лучу.

К каким порогам приведет дорога?

В какую пропасть напоследок прокричу?

Мы север свой отыщем без компаса –

Угрозы матерей мы зазубрили как завет.

И ветер дул, с костей сдувая мясо

И радуя прохладою скелет.

Мольбы и стоны здесь не выживают –

Хватает и уносит их позёмка и метель.

Слова и слёзы на лету смерзают –

Лишь брань и пули настигают цель.

Про всё писать – не выдержит бумага,

Всё – в прошлом, ну, а прошлое – быльё и трын-трава.

Не раз нам кости перемыла драга –

В нас, значит, было золото, братва!

Но чуден звон души моей помина,

И белый день белей, и ночь черней, и суше снег –

И мерзлота надёжней формалина

Мой труп на память сохранит навек.

Я на воспоминания не падок,

Но если занесла судьба – гляди и не тужи:

Мы здесь подохли – вон он, тот распадок, –

Нас выгребли бульдозеров ножи.

Здесь мы прошли за так, за четвертак, за ради бога,

В обход и напролом, и просто пылью по лучу, –

К таким порогам привела дорога.