Не вышел из боя

То тарелками пугают –

Дескать, подлые, летают, –

То зазря людей кромсают

Филиппинские врачи.

Мы кой в чём поднаторели –

Мы тарелки бьём весь год.

Мы на них собаку съели,

Если повар нам не врёт.

А медикаментов груды –

В унитаз, кто не дурак.

Это жизнь! И вдруг – Бермуды.

Вот те раз! Нельзя же так!

Мы не сделали скандала –

Нам вождя недоставало.

Настоящих буйных мало,

Вот и нету вожаков.

Но на происки и бредни

Сети есть у нас и бредни, –

Не испортят нам обедни

Злые происки врагов!

Это их худые черти

Мутят воду во пруду.

Это всё придумал Черчилль

В восемнадцатом году!

Мы про взрывы, про пожары

Сочиняли ноту ТАСС,

Но примчались санитары,

Зафиксировали нас.

Тех, кто был особо боек,

Прикрутили к спинкам коек.

Бился в пене параноик,

Как ведьмак на шабаше:

«Развяжите полотенцы,

Иноверы, изуверцы!

Нам бермуторно на сердце

И бермутно на душе».

Сорок душ посменно воют,

Раскалились добела.

Во как сильно беспокоят

Треугольные дела!

Все почти с ума свихнулись,

Даже – кто безумен был,

И тогда главврач Маргулис

Телевизор запретил.

Вон он, змей, в окне маячит,

За спиною штепсель прячет,

Подал знак кому-то – значит,

Фельдшер вырвет провода.

Нам осталось уколоться

И упасть на дно колодца,

И пропасть на дне колодца,

Как в Бермудах – навсегда.

Ну, а завтра спросят дети,

Навещая нас с утра:

«Папы, что сказали эти

Кандидаты в доктора?»

Мы откроем нашим чадам

Правду, им не всё равно:

Удивительное – рядом,

Но оно запрещено.

Вон дантист-надомник Рудик.

У него приёмник «Грюндиг», –

Он его ночами крутит,

Ловит, контра, ФРГ.

Он там был купцом по шмуткам –

И подвинулся рассудком, –

К нам попал в волненье жутком,

С растревоженным желудком,

С номерочком на ноге.

Взволновал нас Рудик крайне –

Сообщением потряс,

Будто наш научный лайнер

В треугольнике погряз.

Сгинул, топливо истратив,

Весь распался на куски.

Двух безумных наших братьев

Подобрали рыбаки.

Те, кто выжил в катаклизме,

Пребывают в пессимизме.

Их вчера в стеклянной призме

К нам в больницу привезли.

И один из них, механик,

Рассказал, сбежав от нянек,

Что Бермудский многогранник –

Незакрытый пуп Земли.

«Что там было? Как ты спасся?»

Каждый лез и приставал,

Но механик только трясся

И чинарики стрелял.

Он то плакал, то смеялся,

То щетинился, как ёж.

Он над нами издевался.

Сумасшедший – что возьмёшь?

Взвился бывший алкоголик,

Матерщинник и крамольник:

«Надо выпить треугольник!

На троих его – даёшь!»

Разошёлся – так и сыпет:

«Треугольник будет выпит!

Будь он параллелепипед,

Будь он круг, едрёна вошь!»

Больно бьют по нашим душам

«Голоса» за тыщи миль.

Зря «Америку» не глушим,

Зря не давим «Израиль»!

Всей своей враждебной сутью

Подрывают и вредят –

Кормят-поят нас бермутью

Про таинственный квадрат.

Лектора из передачи!

Те, кто так или иначе

Говорят про неудачи

И нервируют народ, –

Нас берите, обречённых.

Треугольник вас, учёных,

Превратит в умалишённых.

Ну, а нас – наоборот.

Пусть безумная идея –

Не рубите сгоряча,

Вызывайте нас скорее

Через доку, главврача.

С уваженьем. Дата. Подпись.

Отвечайте нам! А то –

Если вы не отзовётесь –

Мы напишем в «Спортлото».

1976–1977

ПРО ГЛУПЦОВ

Этот шум – не начало конца,

Не повторная гибель Помпеи:

Спор вели три великих глупца –

Кто из них, из великих, глупее.

Первый выл: «Я физически глуп! –

Руки вздел, словно вылез на клирос, –

У меня даже мудрости зуб,

Невзирая на возраст, не вырос!»

Но не приняли это в расчёт

(Даже умному эдак негоже):

Ах, подумаешь – зуб не растёт!

Так другое растёт – ну и что же?

К синяку прижимая пятак,

Встрял второй: «Полно вам, загалдели!

Я способен всё видеть не так,

Как оно существует на деле».

Эх! Нашёл чем хвалиться, простак! –

Недостатком всего поколенья.

И, к тому же, всё видеть не так –

Доказательство слабого зренья.

Третий был непреклонен и груб,

Рвал лицо на себе, лез из платья:

«Я единственный – подлинно глуп:

Ни про что не имею понятья».

Долго спорили – дни, месяца, –

Но у всех аргументы убоги.

И пошли три великих глупца

Глупым шагом по глупой дороге.

Вот и берег – дороге конец.

Откатив на обочину бочку,

Жил в ней самый великий мудрец, –

Мудрецам хорошо в одиночку.

Молвил он подступившим к нему

(Дескать, знаю – зачем, кто такие):

– Одного только я не пойму:

Для чего это вам, дорогие!

Или, может, вам нечего есть?

Или мало друг дружку побили?

Не кажитесь глупее, чем есть, –

Оставайтесь такими, как были.

Стоит только не спорить о том,

Кто главней, – уживётесь отлично.

Покуражьтесь ещё, а потом,

Так и быть, приходите вторично.

Он залез в свою бочку с торца,

Жутко умный, седой и лохматый.

И ушли три великих глупца –

Глупый, глупенький и глуповатый.

Удаляясь, ворчали в сердцах:

– Стар мудрец, никакого сомненья! –

Мир стоит на великих глупцах.

Зря не выказал старый почтенья.

Потревожат вторично его, –

Темной ночью попросят: «Вылазьте!»

Всё бы это ещё ничего,

Но глупцы состояли при власти.

И у сказки бывает конец…

Больше нет у обочины бочки, –

В «одиночку» отправлен мудрец.

Хорошо ли ему в «одиночке»?

Много во мне маминого…

Много во мне маминого,

Папино – сокрыто.

Я из века каменного,

Из палеолита.

Но – по многим отзывам,

Я – умный и не злой:

То есть в веке бронзовом

Стою одной ногой.

Наше племя ропщет, смея

Вслух ругать порядки.

В первобытном обществе я

Вижу недостатки