Читаем Не вышел из боя полностью

В какую ж пропасть напоследок прокричу?

[1977]

Был побег «на рывок»…

Был побег «на рывок» –

Наглый, глупый, дневной:

Вологодского – с ног,

И – вперёд головой!..

И запрыгали двое,

В такт сопя на бегу, –

На виду у конвоя

Да по пояс в снегу.

Положен строй в порядке образцовом,

И взвыла «Дружба» – старая пила,

И осенили знаменьем свинцовым

С очухавшихся вышек три ствола.

Все лежали плашмя –

В снег уткнули носы,

А за нами двумя –

Бесноватые псы.

Девять граммов горячие,

Как вам тесно в стволах!

Мы на мушках корячились,

Словно как на колах.

Нам – добежать до берега – до цели,

Но свыше – с вышек – всё предрешено:

Там у стрелков мы дёргались в прицеле –

Умора просто, до чего смешно!

Вот бы мне посмотреть,

С кем отправился в путь, –

С кем рискнул помереть,

С кем затеял рискнуть.

Где-то виделись будто…

Чуть очухался я,

Прохрипел: «Как зовут-то?»

И – «Какая статья?»

Но – поздно: зачеркнули его пули

Крестом – затылок, пояс, два плеча.

А я бежал и думал: «Добегу ли?» –

И даже не заметил сгоряча.

Я к нему, чудаку:

Почему, мол, отстал?

Ну, а он – на боку

И мозги распластал.

Пробрало – телогрейка

Аж просохла на мне!

Лихо бьёт трёхлинейка –

Прямо как на войне.

Как за грудки, держался я за камни

(Когда собаки близко – не беги).

Псы покропили землю языками

И разбрелись, слизав его мозги.

Приподнялся и я,

Белый свет стервеня.

И гляжу: кумовья

Поджидают меня.

Пнули труп – сдох, скотина,

Нету проку с него:

За поимку – полтина,

А за смерть – ничего.

И мы прошли гуськом перед бригадой,

Потом – за вахту, отряхнувши снег.

Они – обратно в зону, за наградой,

А я – за новым сроком за побег.

Я сначала грубил,

А потом перестал.

Целый взвод меня бил –

Аж два раза устал.

Зря пугают тем светом –

Тут с дубьём, там с кнутом.

Врежут там – я на этом,

Врежут здесь – я на том.

…А в промежутках – тишина и снеги,

Да зайцы, да медведики, да лось…

И снова вижу я себя в побеге,

Неправду вижу: будто удалось.

Надо б нам вдоль реки –

Он был тоже не слаб, –

Чтоб людям не с руки,

А собакам – не с лап.

Вот и сказке конец:

Зверь бежал на ловца –

Снёс, как срезал, ловец

Беглецу пол-лица.

Я гордость под исподнее упрятал –

Видал, как пятки лижут гордецы.

Пошёл лизать я раны в лизолятор –

Не зализал, и вот они – рубцы.

Всё взято в трубы, перекрыты краны.

Ночами только воют и скулят…

Но надо, надо сыпать соль на раны.

Чтоб лучше помнить – пусть они болят.

1976–1977

ПРО РЕЧКУ ВАЧУ И ПОПУТЧИЦУ ВАЛЮ

Под собою ног не чую,

И качается земля.

Третий месяц я бичую,

Так как списан подчистую

С китобоя-корабля.

Ну а так как я бичую –

Беспартийный, не еврей –

Я на лестницах ночую,

Где тепло от батарей.

Это жизнь – живи и грейся!

Хрен вам – пуля и петля!

Пью, бывает, хоть залейся, –

Кореша приходят с рейса

И гуляют от рубля.

Рупь не деньги, рупь – бумажка,

Экономить – тяжкий грех.

Ах, душа моя – тельняшка

В сорок полос, семь прорех!

Но послал господь удачу, –

Заработал свечку он! –

Углядев, как горько плачу,

Он шепнул: «Валяй на Бачу,

Торопись, пока сезон».

Что такое эта Вача –

Разузнал я у бича.

Он на Бачу ехал плача,

Возвращался – хохоча.

Вача – это речка с мелью

В глубине сибирских руд.

Вача – это дом с постелью,

Там стараются артелью,

Много золота берут.

Как вербовавши ишачу –

Не ханыжу, не торчу.

Взял билет, лечу на Вачу.

Прилечу – похохочу.

Нету золота богаче –

Люди знают, им видней.

В общем, так или иначе, –

Заработал я на Ваче

Сто семнадцать трудодней.

Подсчитали – отобрали

За еду, туда-сюда…

Но четыре тыщи дали

Под расчёт – вот это да!

Рассовал я их в карманы,

Где и рупь не ночевал,

И уехал в жарки страны,

Где кафе да рестораны –

Позабыть, как бичевал.

Выпью – там такая чача! –

За советчика-бича.

Я на Вачу ехал плача,

Еду с Вачи хохоча.

Проводник в преддверье пьянки

Извертелся на пупе,

То же и официантки.

А на первом полустанке

Села женщина в купе.

Может, вам она – как кляча,

Мне – так просто в самый раз!

Я на Вачу ехал плача,

Еду с Вачи, веселясь,

То да сё да трали-вали…

Как узнала про рубли –

Слово за слово у Вали.

Сотни по столу шныряли,

С Валей вместе и сошли.

С нею вышла незадача,

Я и это залечу…

Я на Вачу ехал плача,

Возвращаюсь – хохочу.

Суток пять – как просквозило.

Море – вот оно, стоит.

У меня что было – сплыло,

Проводник воротит рыло

И за водкой не бежит.

Рупь последний в Сочи трачу –

Телеграмму накатал:

«Шлите денег – отбатрачу.

Я их все прохохотал».

Где вы, где вы, россыпные?

(Хоть ругайся, хоть кричи.)

Снова ваш я, дорогие –

Магаданские родные –

Незабвенные бичи!

Мимо носа носят чачу,

Мимо рота – алычу…

Я на Вачу еду – плачу,

Над собою хохочу.

ПИСЬМО В РЕДАКЦИЮ ТЕЛЕВИЗИОННОЙ ПЕРЕДАЧИ «ОЧЕВИДНОЕ – НЕВЕРОЯТНОЕ» С КАНАТЧИКОВОЙ ДАЧИ

Дорогая передача!

Во субботу, чуть не плача,

Вся Канатчикова дача

К телевизору рвалась,

Вместо чтоб поесть, помыться,

Уколоться и забыться, –

Вся безумная больница

У экрана собралась.

Говорил, ломая руки,

Краснобай и баламут

Про бессилие науки

Перед тайною Бермуд.

Все мозги разбил на части,

Все извилины заплёл.

И канатчиковы власти

Колют нам второй укол.

Уважаемый редактор!

Может, лучше про реактор?

Про любимый лунный трактор?..

Ведь нельзя же – хоть кричи! –

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное