Читаем Не вышел из боя полностью

Но мысль меня такая поразила:

То, что сегодня строим на века, –

В Тюмени подтвержденье получило.

И пусть мои стихи верны на треть,

Пусть уличён я в слабом разуменье, –

Но нефть – свободна, не могу не петь

Про эту революцию в Тюмени.

[1976]

Живу я в лучшем из миров …

Живу я в лучшем из миров –

Не нужно хижины мне.

Земля – постель, а небо – кров,

Мне стены – лес, могила – ров,

Мурашки по спине.

А мне хорошо!..

Лучи палят – не надо дров,

Любой ко мне заходи!

Вот только жаль, не чинят кров,

А в этом лучшем из миров

Бывают и дожди.

Но мне хорошо…

И всё прекрасно – всё по мне,

Хвала богам от меня!

Ещё есть дырка на ремне.

Я мог бы ездить на коне,

Но только нет коня.

Но мне хорошо…

В тайгу!…

В тайгу!

На санях, на развалюхах,

В соболях или в треухах,

И богатый, и солидный, и убогий.

Бегут!

В неизведанные чащи,

Кто-то реже, кто-то чаще,

В волчьи логова, в медвежие берлоги.

Стоят,

Как усталые боксёры,

Вековые гренадёры,

В два обхвата, в три обхвата и поболе.

И я

Воздух ем, жую, глотаю, –

Да, я только здесь бываю

За решёткой из деревьев, но на воле.

[1976]

ОДНА НАУЧНАЯ ЗАГАДКА, ИЛИ ПОЧЕМУ АБОРИГЕНЫ СЪЕЛИ КУКА

Не хватайтесь за чужие талии,

Вырвавшись из рук своих подруг.

Вспомните, как к берегам Австралии

Подплывал покойный ныне Кук.

Там, в кружок усевшись под азалии,

Поедом, с восхода до зари,

Ели в этой солнечной Австралии

Друга дружку злые дикари.

Но почему аборигены съели Кука?

За что? – неясно, молчит наука.

Мне представляется совсем простая штука.

Хотели кушать – и съели Кука.

Есть вариант, что ихний вождь – большая бука, –

Кричал, что очень вкусный кок на судне Кука,

Ошибка вышла – вот о чём молчит наука –

Хотели кока, а съели Кука.

И вовсе не было подвоха или трюка,

Вошли без стука, почти без звука,

Пустили в действие дубинку из бамбука –

Тюк прямо в темя!.. И нету Кука.

Но есть, однако же, ещё предположенье,

Что Кука съели из большого уваженья,

Что всех науськивал колдун – хитрец и злюка: –

Ату, ребята! Хватайте Кука!

Кто уплетёт его без соли и без лука,

Тот сильным, добрым, смелым будет, вроде Кука!

Кому-то под руку попался каменюка –

Метнул, гадюка… И нету Кука.

А дикари теперь заламывают руки,

Ломают копья, ломают луки,

Сожгли и бросили дубинки из бамбука, –

Переживают, что съели Кука.

[1976]

НА ТАМОЖНЕ

Над Шереметьево

В ноябре, третьего,

Метеоусловия не те.

Я стою встревоженный,

Бледный, но ухоженный,

На досмотр таможенный в хвосте.

Стоял сначала, чтоб не нарываться –

Я сам спиртного лишку загрузил.

А впереди шмонали уругвайца,

Который контрабанду провозил.

Крест на груди, в густой шерсти.

Толпа как хором ахнет:

– За ноги надо потрясти –

Глядишь, чего и звякнет!..

И точно: ниже живота –

Смешно, да не до смеха –

Висели два литых креста

Пятнадцатого века.

Ох, как он сетовал:

Где закон? Нету, мол!

Я могу, мол, опоздать на рейс!..

Но Христа распятого

В половине пятого

Не пустили в Буэнос-Айрес.

Мы всё-таки мудреем год от года.

Распятья нам самим теперь нужны:

Они – богатство нашего народа,

Хотя и пережиток старины.

А раньше мы во все края,

И надо, и не надо,

Дарили лики, жития –

В окладе, без оклада.

Из пыльных ящиков, косясь

Безропотно, устало,

Искусство древнее от нас,

Бывало, и сплывало.

Доктор зуб высверлил,

Хоть слезу мистер лил,

Но таможник вынул из дупла,

Чуть поддев лопатою,

Мраморную статую –

Целенькую, только без весла.

Общупали заморского барыгу,

Который подозрительно притих,

И сразу же нашли в кармане фигу,

А в фиге вместо косточки – триптих

– Зачем вам складень, пассажир?

Купили бы за трёшку

В «Берёзке» русский сувенир –

Гармонь или матрёшку…

– Мир-дружба! Прекратить огонь!..

Попёр он как на кассу.

Козе – баян, попу – гармонь,

Икона – папуасу!

Тяжело с истыми

Контрабандистами!

Этот, что статуи был лишён,

Малый с подковыркою –

Цыкнул зубом с дыркою,

Сплюнул и уехал в Вашингтон.

Как хорошо, что бдительнее стала

Таможня – ищет ценный капитал:

Чтоб золотинки с нимба не упало,

Чтобы гвоздок с распятья не пропал.

Таскают – кто иконостас,

Кто крестик, кто иконку.

Так веру в Господа от нас

Увозят потихоньку.

И на поездки далеко, –

Навек, бесповоротно, –

Угодники идут легко,

Пророки – неохотно!

Реки лью потные…

Весь я тут – вон он я! –

Слабый для таможни интерес.

Правда, возле щиколот

Синий крестик выколот, –

Я скажу, что это – Красный Крест.

Один мулла триптих запрятал в книги.

Да, контрабанда – это ремесло!

Я пальцы сжал в кармане в виде фиги

На всякий случай, чтобы пронесло.

Арабы нынче – ну и ну! –

Европу поприжали!

Мы в Шестидневную войну

Их очень поддержали.

Они к нам ездят неспроста –

Задумайтесь об этом, –

И возят нашего Христа

На встречу с Магометом.

Я пока здесь ещё.

Здесь моё детище,

Всё моё – и дело и родня.

Лики, как товарищи,

Смотрят понимающе

С почерневших досок на меня.

Сейчас, как в вытрезвителе ханыгу,

Разденут – стыд и срам – при всех святых.

Найдут в мозгу туман, в кармане – фигу,

Крест на ноге – и кликнут понятых!

Я крест сцарапывал, кляня

Судьбу, себя – всё вкупе, –

Но тут вступился за меня

Ответственный по группе.

Сказал он тихо, делово –

Такого не обшаришь! –

Мол, вы не трогайте его,

Мол, кроме водки, – ничего.

Проверенный товарищ!

[1976]

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное