Не взывая к закону

Звонок Турсуновых взбудоражил «командированных». Стасик не подал вида, что встревожился. Курашов же паниковал откровенно. Он беспрестанно высказывал самые худшие предположения, и продолжалось это до тех пор, пока Мазинцев не пригрозил ему выбить передние зубы, чтобы все слова звучали у Михаила Федоровича более шепеляво и не так громко:

– Заберем утром башли, – веско сказал Стасик, – и полетим.

В пять тридцать он уже был готов. Сидя в кресле, курил и наблюдал, как одуревший от бессонной ночи Курашов старательно пытается попасть ногой в штанину.

Облучков тоже не выспался. Понимая, что заведенный им механизм теперь довлеет над его же волей, он уныло прохаживался по орошенному поливальной машиной асфальту почти безлюдного сквера возле фонтана.

Когда подъехало такси, Евгений даже обрадовался. Кончилось бездействие, началось время сбора плодов.

– Евгений Юрьевич! – приветствовал его Курашов. – Присаживайтесь!

– Спасибо, – неуклюже забрался на заднее сиденье Облучков, перехватил взгляд золотозубого парня, назвал адрес.

Резко шурша шинами, такси помчалось по улице.

Когда машина, нырнув под путепроводом, стала набирать скорость, чтобы преодолеть довольно крутой подъем, Облучков как бы спохватился:

– Здесь остановите, пожалуйста!

Курашов насторожился, поскольку до первоначально названного места было еще далеко. Однако, взглянув по сторонам, увидел пустырь, к которому лишь робко подступали заборы строящихся зданий.

– Приехали? – обеспокоенно спросил Стасик.

– Да… тут рядом, – отозвался Облучков, даже не помышляя рассчитываться за проезд. Он полагал, что кто заказывал, тот пусть и платит.

Предчувствуя скорые деньги, Курашов щедро расплатился с таксистом, и все трое вышли на обочину.

– На стройке, что ли, ждет? – спросил Стасик, когда такси исчезло под путепроводом.

– Не совсем, – уклончиво ответил Облучков.

– Говори ясней! – резко потребовал Стасик. – Хватит мозги компостировать!

Облучков втянул голову в плечи:

– Я, извиняюсь, допустил некоторое самоуправство… Чтоб он не сбежал с деньгами, запер его в гараже…

– В каком гараже? – озадаченно переспросил Стасик.

– В его собственном… хи-хи… У меня машины нет…

До Мазинцева дошел смысл сказанного, он довольно расхохотался, хлопнул Облучкова по спине:

– А ты еще тот хмырь!

– Немного вдоль насыпи пройдем, и гараж, – подхихикнул Облучков.

– Давно сидит? – поинтересовался Курашов, которому почудилось, что он снова в двух шагах от криминальной истории…

– Со вчерашнего вечера, – охотно сообщил Облучков. – Я с вами встретился, потом с ним… Вот и подумал, вдруг надует… Подстраховался… Вон его жигуленок стоит.

– Не угнали за ночь, – благодушно удивился Стасик. – И колеса не поснимали… Честный в Сибири народ…

Облучков понизил голос:

– Потихоньку войдем, а то мало ли… Злой, поди, как бы не кинулся…

– Охладим, – пренебрежительно произнес Стасик, но к воротам гаража подошел на цыпочках.

Облучков прислушался, тонко и нервно хихикнул:

– Умаялся! Спит…

Он уже жалел о брошенной Землянскому фразе насчет задержания. О том, что будет, если Землянский сейчас начнет шуметь и выдаст его, Облучков старался не думать.

Замки он открывал со всевозможной предосторожностью, а когда створка подалась, зажмурился. Однако в гараже было тихо.

Стасик глазами приказал Курашову войти первым. Он прикинул, что будет лучше, если проломят голову «другу Мише», а не ему или местному юристу, в некоторой степени даже очаровывающему своей тихой пройдошностью.

Весь сжавшись, словно в холодную воду, вошел в гараж Курашов. Ничего не случилось. Стасик шагнул следом, прошел метра два, хотел обернуться и позвать Облучкова, но тут створка ворот закрылась, и стали слышны звуки судорожно запираемого замка.

Стасик врезался в ворота с такой силой, что Облучкову показалось, створки вот-вот слетят с петель. Остальные замки он закрывал с еще большей поспешностью, подхлестываемый гневной и отборной бранью Стасика и тоскливыми подвываниями Курашова.

Покончив с замками, Облучков опустился прямо на землю, устало вытянул ноги.

Отдыхал он недолго. Вскочил и чуть не бегом ринулся прочь.

Бряцанье навесного замка Землянский уловил сразу. Однако, продолжая лежать на допотопном диване, приткнувшемся на втором подвальном этаже, лишь апатично приоткрыл глаза. Все слезы уже были выплаканы, все крики выкричаны. Он был уверен, что рано или поздно за ним явится милиция, а потому не видел никакого резона спешить наверх с распростертыми объятиями. Переезд из собственного узилища в государственное не был пределом его мечтаний. Тут хоть с расспросами никто не пристает. Лишь поезда, появляясь на насыпи по известному только богу и железнодорожному начальству расписанию, изредка сотрясают бетонные плиты над головой.

Но когда наверху раздались яростные нецензурные ругательства, глухие удары и чьи-то всхлипывания, Землянский заинтересованно поднялся. Смысл изрыгаемых угроз свидетельствовал – теперь он будет не одинок. Милиция такого говорить не могла.

Внезапно все прекратилось, и Борис Игоревич испугался, что ему примерещилось, и он по-прежнему одинок в своем склепе.