(не) зажигай меня

— Поцелуешь меня?

— И всё?

— И всё, — кивнул он. — Один поцелуй и ты свободна.

Он мягко приблизился ко мне, взял за плечи и бросил в подушки лицом вниз. Я не сопротивлялась — он обещал не принуждать меня ни к чему. Как ни странно, я верила. Да и к массажу я уже привыкла. Сильные пальцы пробежались по моей спине, вызывая табун мурашек. Аяз принялся разминать мне шею. Я едва удерживалась от сладострастных стонов.

— Всё не так просто, — продолжал он вкрадчиво, упираясь коленом мне в поясницу и дергая за плечи. — Есть ограничения. Ты можешь уйти до заката. Возьми с собой воды, еды. Только до заката, поняла?

— Угу. Пока всё меня устраивает.

Его пальцы скользнули на затылок, ероша остриженные волосы, нажимая на ему одному известные точки и даря мне неземное блаженство.

— Но и целуешь ты по-настоящему, — продолжал Аяз, переходя к позвоночнику. — С нежностью, с любовью. Как положено покорной супруге. Я хочу получить такой поцелуй, от которого мне голову снесет. Настоящий. Ведь это небольшая цена за свободу? Только поцелуй и ничего больше…

Я вцепилась зубами в подушку, сдерживая всхлипы, которые выбивали из меня его волшебные руки. Перед глазами плыло. Что он там говорит о поцелуях?

— Ничего больше? — эхом повторила я последние слова. — И никаких рук?

— Ты можешь связать меня, если захочешь, — с готовностью предложил степняк, отпуская.

Я едва не застонала от разочарования. Двигаться не хотелось. Тело размякло.

— Выдумал тоже, — пробурчала я. — Просто дай обещание, что не сделаешь ничего… совсем ничего.

— Ничего, пока ты сама не попросишь. Пальцем не трону. Ну же, соглашайся.

— Ладно.

Он подскочил с места:

— Ты правда согласна?

— Как будто ты раньше меня не целовал, — ворчливо ответила я. — Ничего нового.

— Э нет, это другое. Я целовал тебя против твоей воли. Теперь ты поцелуешь меня сама.

— Да поняла я! Иди умывайся!

— Зачем? — он выглядел озадаченным.

— Затем! Пыльный ты, Аяз. И зубы почисти. Мало ли какую гадость ты утром ел.

— Кумыс пил, — растерянно ответил он.

— Я и говорю — гадость!

Никак не могу привыкнуть к этой бурде! Кислое кобылье молоко, ну надо же!

— Ты передумал? — похлопала я ресницами, видя, что он медлит.

— Нет, нет, свет моего сердца. Уже бегу умываться.

Я задумчиво поглядела ему вслед. Что он задумал, интересно? Неужели считает, что я позволю ему что-то большее? Дак до полнолуния еще две недели! Если отпустит… надо бежать. До полнолуния надо обязательно сбежать. Что и говорить, он всё больше привлекал мою звериную ипостась. Хорошо, что степняк ничего не знает об оборотнях. Задумал бы Аяз эту игру ближе к полной луне — поцелуями бы я не ограничилась. И всё же, где подвох в его предложении?

Обдумать всё я не успела, он вернулся. Не просто умылся — мокрый до пояса. И голый до пояса — в одних лёгких шелковых шароварах.

— Я готов! — радостно объявил он. — Начинаем?

— Расческу дай!

— Зачем?

— Уберу твои лохмы, — буркнула я. — Ходишь как девчонка, волосами трясёшь.

— Вот и отец так же говорит, — вздохнул Аяз, доставая откуда-то из-под подушек костяной гребень и кожаный шнурок.

Забавная вещь эти подушки. У степняков они заместо столов и шкатулок. Бумаги хранят в подушках. Гребни в подушках. Украшения в подушках. Уверена, у Аяза где-то в шатре и кнут спрятан. В подушке.

Он опустился на пятки ко мне спиной, и я принялась расчесывать его спутанные черные волосы. Ни за что не признаюсь, но мне не хватало моих кос. Всё же до девятнадцати лет с ними жила, привыкла. Поэтому его волосы как свои осторожно перебирала пальцами, водила по ним гребнем, вытягивая, пока между ними не побежали искры. Странный звук вырвался из его груди. Я замерла в растерянности.

— Эй, ты что, мурлычешь?

— Прости. Я никогда не думал, что расчесывание может быть таким приятным, — вздохнул Аяз. — Продолжай, пожалуйста.

Я тихо улыбнулась. Знал бы он, как приятен его массаж!

Отложив гребень, принялась заплетать косу. Полог шатра откинулся, полумрак пронзил луч света, в котором весело заплясали пылинки.

— Аяз, ты тут? Дети? Ох, простите! — в голосе Тамана я услышала растеряность и насмешку. — Предупреждать надо!

— Я просто его расчесываю, — в отчаянии крикнула я вслед хану.

— Да-да, — ответил он, забирая с собой солнечный луч. — Я платок повешу, не волнуйтесь.

Ууу, проклятые степняки! Супруги вешают на полог шатра белый шелковый платок, когда уединяются для исполнения супружеских обязанностей. Теперь все будут думать, что мы с Аязом того… этого… но ведь это не так!

Плечи степняка подозрительно вздрагивали. Смеется, гад! Быстро доплела косу, перевязала ее шнуром, напоследок сильно дернув — чтоб не так веселился.

— Время идет, — напомнил Аяз. — Ты передумала?

— Вот еще, — я огляделась. — Ложись.

— А это обязательно? — степняк с готовностью растянулся на подушках.

Я присела рядом, примеряясь. Всё же ни разу первая не целовала мужчину. А он еще и полуголый! Как-то неловко мне. Но свободы хочется!