(не) зажигай меня

— Я только поцеловал ее, — буркнул он, отводя глаза. — А она орать начала как резанная.

Таман тяжело поглядел на меня.

— Поцеловал, — призналась я. — Но против моей воли.

— Я же обещал, что не причиню Вики вреда.

— Кегершен, — со вздохом произнес хан. — Уймись. Просто потерпи до исхода лета. Не надо орать, если он тебя целует. Пощечину дай, что ли. Он в принципе добрый мальчик, только глупый. Вреда не причинит. Но если вдруг что — я разберусь.

— Дадэ, — холодно перебил его Аяз. — У тебя много дел. Не забывай, что ты — вождь. Уверен, тебе нужно поля проверить, к магам съездить, а не бродить вокруг моего шатра, слушая вопли глупой девчонки.

— У тебя тоже есть дела, — парирует Таман. — Осмотри коней. Рыжая хромает на заднюю правую. У Кунжута что-то со спиной. Лиса на сносях, а ты знаешь, сколько стоят ее жеребята.

— Понял, — отвечает сын. — Сегодня съезжу. Позавтракаю только. Что у нас на завтрак, Вики?

— Не знаю, что у тебя, а я буду доедать вчерашнее мясо, — пожимаю я плечами. — Возможно, там хватит на двоих.

Хан еще раз осматривает нас и уходит по своим делам.

— Успокоилась? — осторожно спрашивает Аяз. — Ты бы бабуши лучше надела. Ноги травой порежешь. У тебя очень нежная кожа.

— Что надела? — удивляюсь я.

— Шлепанцы. Они называются «бабуши». А то, что надето на тебе — шальвары, елек и рубашка. Хочешь поехать со мной смотреть на лошадей?

Совершенно не понимаю этого человека. Он ставит меня в тупик. Буквально пару минут назад он считал меня гулящей женщиной, а теперь как ни в чем не бывало, зовет с собой! А что, если история с Эстебаном дошла и досюда? Тогда он имеет полное право считать меня такой. Да что уж там, я и сама себя такой считаю! Но Эстебана я любила… наверное. А степняка даже видеть противно.

— Шальвары мне коротки, — помолчав, отвечаю я мирно. — Никуда я с тобой не поеду.

— Ну что ж теперь, — вздыхает Аяз. — А у меня всего две рубашки осталось. Мы в одинаковом положении.

— Ты их не выловил?

— Для чего? Носить их больше нельзя. Могла бы просто сказать, что не будешь шить.

— Мог бы спросить сначала.

— Согласен, был не прав, — неожиданно отвечает степняк. — Урок усвоил.

Я совершенно не ожидала такой кротости и оттого будто язык проглотила. И окончательно потеряла слова, когда, позавтракав, он вымыл посуду в ведре.

А потом я снова осталась одна на целый день. Жара быстро стала невыносимой, я спряталась от нее в шатре, который, вопреки всему, оставался сумрачным и прохладным. Интересное устройство, разумное. Вот только дырка сверху зачем? Чтобы воздух свежий попадал? А вот очаг снаружи — не самая лучшая идея. Дождь пойдет — и всё замочит. И останемся мы без еды.

Спустя пару часов я проснулась свежая и бодрая, и даже зной меня радовал. Никаких бурь, никаких ветров, нет снега и вечно хмурого неба — какая благодать. Вот только рубашка мокра от пота — а другой у меня нет. Оглядевшись по сторонам — нет ли кого поблизости — я набрала ведро воды, скинула одежду и вылила воду на голову и тело. Аяз, кажется, говорил, что воды достаточно? Натянув славскую рубаху (предварительно оторвала от нее рукава), прополоскала одежду и развесила на крыше шатра сушиться. Солнце и ветерок высушили ее за пару часов.

Понюхав кувшин с желтоватым густым молоком, я решила, что до завтрашнего дня оно не доживет, и поставила вариться кашу. Не самая лучшая еда для такой погоды, но что делать — не пропадать же добру. Хотя из остатков молока можно было бы сделать простоквашу или даже сварить творог. А можно и оладьей напечь. Интересно, едят в Степи оладьи?

17

К вечеру Аяз принес мне подарки: еще одни шальвары, на этот раз цвета небеленого льна с чудесной вышивкой — настоящее произведение искусства, пару тонких полупрозрачных рубашек и широкий кожаный браслет, сплошь расшитый золотыми бусинками. Я потрогала их пальцами и даже покусала зубом — неужели настоящее золото?

— Это очень дорогой подарок, — недоверчиво сказала я. — Зачем ты его мне принес?

— Ты моя жена. Мне приятно делать тебе приятно.

— Ну-ну.

— А поблагодарить поцелуем?

— А половником в лоб?

Не вняв моему предупреждению, Аяз попытался меня поцеловать в губы. Пожалуй, это ему даже удалось, но взамен он обзавелся тремя царапинами на щеке. Я сопротивлялась изо всех сил. Он, возможно, сильнее, но я оборотень. И не намереваюсь сдаваться без боя. Что там — я вообще не намереваюсь сдаваться!

Отчего-то он выглядел возмутительно довольным. Наверное, он из тех извращенцев, которые получают удовольствие от того, что им причиняют боль. Да-да, я и об этом знаю. Спасибо развитой не по годам Стефе. Она, проживая в столице, была гораздо более меня осведомлена об любовных играх оборотней. Она говорила, что доминирование и подчинение для них в порядке вещей — сильная звериная сущность любит подавлять, слабая — подчиняться. И мне бы радоваться надо, что Аяз, при всём его умении работать хлыстом, не использует его, чтобы привести меня к покорности.

— Эй, узкоглазый, — осторожно позвала я. — А ты когда-нибудь женщин бил?

— Бил, — спокойно ответил степняк. — Я вдове обе руки сломал, забыла? И тебя побью, если будешь обзываться.