(не) зажигай меня

Наклонилась к его лицу, убрав за уши короткие волосы. Он закрыл глаза и, кажется, не дышал. Только руки у степняка заметно тряслись — волнуется, что ли? Так это мне надо волноваться! А вдруг ему… не понравится? Ну уж нет — во мне течет кровь Браенгов, а Браенги лучшие во всем, за что не берутся! Вот научусь целоваться и буду мужчин с ума сводить.

Прикоснулась легко к его рту, языком провела по сомкнутым губам, вспоминая, как он меня целовал раньше. Губы с готовностью приоткрылись, приглашая меня внутрь, но я не спешила. Касалась легкими поцелуями, прикусывала зубами, оттягивала нижнюю губу, дотрагивалась языком до влажных крупных зубов.

— Довольно, — простонал Аяз мне в рот. — Хватит. Ты выполнила условие.

— Ну уж нет, не надо меня жалеть, — припечатала я. — Договаривались на настоящий поцелуй, будет тебе настоящий!

И, зажмурившись, нырнула языком в теплую влажность его рта. Он не сдержал обещания: обхватил руками мою голову и попытался перехватить инициативу. Я отпрянула в возмущении.

— Руки убрал!

О, этот умоляющий взгляд, какое удовольствие он мне доставил! Но руки Аяз всё же убрал, даже за голову закинул. Ох, а у него под мышками волос нет, неужели бреет?

Оперевшись ладонями на голую грудь степняка (как колотится его сердце!), я продолжала свои исследования, скользя языком по его губам, проникая внутрь, лаская и дразня. В груди бушевал огонь, живот пронзали молнии. Кто бы мог подумать, что целовать мужчину так приятно!

Сама не заметила, как оседлала Аяза, сжимая коленями его талию. Его кожа покрылась мурашками, бедра непроизвольно вздрагивали. Мне это нравилось. Я зарывалась пальцами в гладкие волосы, быстро растрепав косу, гладила скулы, впивалась ногтями в плечи, почти распласталась по нему — и всё это не размыкая губ.

Степняк сдался первым. Столкнул меня с себя, вскочил, закричав:

— Хватит, Вики, я же не каменный!

Вылетел из шатра, будто за ним бесы гнались. Я откинулась на спину с довольной улыбкой. Похоже, кто-то перехитрил сам себя! Полежала немного, а потом принялась собираться. Немного у меня тут вещей — тем лучше. Ничего не оставлю. Хотя… зачем мне славская рубашка? Шальвары куда удобнее. Рубашку брать не буду. А вот драгоценности, подаренные Аязом, заберу непременно. Подарил? Ну и всё, значит, они мои. Так, шарфом волосы и голые плечи скрыла — чтобы не сомлеть от жаркого солнца. Я готова.

Вышла из шатра, жмурясь. Аяз сидел на траве совершенно мокрый, с волос вода стекала. Неужели он стремился смыть мои прикосновения? Поджала губы обиженно, поправила шарф, подхватила стоящую у шатра плетеную бутыль с водой. Огляделась: степь простиралась до самого горизонта. Никого вокруг. Наш шатер далеко от остальных, на отшибе. Солнце ярко сияет на безоблачном небе.

В сердцах выругалась по-галлийски. Ясно теперь, в чем подвох.

— Лошадь ты мне, конечно, не дашь? — безнадежно спросила я у Аяза.

— Про лошадь договора не было, — ухмыльнулся он.

— Угу. А пешком да с бутылью воды я недалеко уйду. Понятно. Скотина ты, Аяз. Подлая, гадкая, мерзкая…

— Что я тебе говорил о ругательствах? Поколочу.

— Руки коротки, — огрызнулась я, швыряя на землю бутылку. — Погоди у меня. Я запомню.

Развернулась и ушла обратно в шатер. Вслед мне донесся веселый смех. И зачем ему дали имя "Аяз" — светлый, ясный? Надо было назвать "обманщик" или "хитрец"!

Весь день я дулась на него, а он то ли боялся моего гнева, то ли тоже сердился — ко мне не подходил. Из принципа не стала готовить ужин: пожевала краюшку хлеба и уснула.

Как всегда ночью замерзла, перекатилась туда, где всегда находила теплое тело степняка, но сейчас его не было. Проснувшись окончательно, осторожно вызвала огонёк, неровным светом озаривший тьму. Пусто. Первая мысль была: ушел к другой.

Не позволю! Хоть и не нужен он мне, но убегать к наложницам от молодой жены не позволю!

Выскочила наружу, путаясь в полах славской рубахи, которую я приспособила под ночную сорочку, и тут же едва не споткнулась о лежащего на земле степняка.

— Живот прихватило? — насмешливо пробормотал он. — Подальше отойди, ладно?

— Ты здесь, — растерянно произнесла я, топчась на месте.

— А где мне еще быть?

— Не знаю, — голос мой прозвучал как-то жалобно, аж самой противно стало.

— И что ты себе надумала? — легко вскочил на ноги Аяз и взял меня за плечи. — Голубка?

— Ничего не надумала, пусти, — буркнула я, пряча глаза. — Просто замерзла… одна.

Жалкое зрелище, Виктория! Как дитя малое: одна спать боишься.

— Вики, — в голосе степняка слышится растерянность. — Я думал, ты на меня злишься. Хотел дать тебе остыть. И себе… остыть.

— Тебе-то зачем остывать? — сердито спросила я, радуясь, что в темноте не видно пылающих щек. — Ты же не огненный и вообще не маг.

— После твоего поцелуя сдерживаться стало гораздо сложнее, — признался Аяз. — Боюсь, что обижу тебя, напугаю.

— А не надо бояться, — фыркнула я. — Не напугаешь. Ладно, я спать пошла.

— Не прогонишь?

— Тебя? Из твоего же шатра? Смеешься?