(не) зажигай меня

Слёзы полились ручьем. Мамочка, забери меня! Я больше никогда не покину замок Нефф! Я буду слушаться тебя во всём…

Наймирэ терпеливо ждала, пока я выплачусь, а потом одобрительно мне улыбнулась.

— Этот праздник, день урожая…

— Хумар-дан.

— Я слышала, что если у меня не будет брачных меток, любой сможет потребовать меня. Я не хочу!

— Ты сомневаешься в превосходстве Аяза? — голос ее вдруг стал гораздо холоднее, в нем послышался лёд.

— Да нет же! Я знаю, какой он сильный! Я не хочу быть предметом раздора! И я не хочу его опозорить. Он же не виноват, что я такая…

Последние слова я произнесла совсем тихо, старательно пряча глаза.

— И что ты хочешь услышать, доченька? — мягко спросила степнячка.

— Можно их нарисовать? — встрепенулась я. — Ну, брачные метки!

Неожиданно Наймирэ рассмеялась, да так весело, словно молодая девчонка.

— Это было бы забавно, — наконец ответила она. — Но Аяз не согласится. Нет, не согласится.

— Я попробую его уговорить.

— Попробуй.

Взгляд женщины был странный. Она словно хотела мне что-то сказать, но покачав головой, передумала.

— Сами разберетесь. Пойдем, я провожу тебя. Позволишь зайти в твой шатер?

— Конечно, — удивленно ответила я. — Разве это не в вашем праве?

— В твой дом никто не может войти без приглашения…

Мы переглянулись и закончили хором:

— Кроме хана!

Мы прошли сквозь стан. Я с любопытством разглядывала множество шатров. Все они на первый взгляд казались одинаковыми, но если присмотреться, видно было, что форма у них разная. У некоторых даже были деревянные двери вместо полога. Снаружи шатры украшены шелковыми лентами и цветами, на некоторые нашиты полосы из цветной кожи. И все гораздо больше нашего по размеру. Я спросила у Наймирэ, отчего так, а она снова посмеялась.

— Твой шатер для молодоженов. Он оттого и стоит на отшибе. Теперь хорошо, теперь не принято выставлять личную жизнь напоказ. Раньше было по-другому.

Мне очень хотелось узнать, как же было раньше, но спрашивать я постеснялась. Вокруг было слишком много народу. Женщины всех возрастов — от юных девочек до старух — совершенно возмутительно глазели на меня, будто я была призовым жеребцом, а они — конезаводчиками. А вот мальчиков постарше и мужчин здесь не было. Где же они? Пасут стада? А много ли народу нужно для этого? В Степи не пашут и не сеют, здесь нет рудников и шахт. Усиленно я вспоминала сведения, вбитые в голову учителями: что вообще есть в Степи? Соль. Кони. Скотина. Кожи, обувь, дубленые шкуры…

Не выдержав, спросила Наймирэ, вспомнив, наконец, как Аяз учил меня обращаться к жене хана:

— Наймирэ-тан, а где мужчины?

— Работают, — удивленно ответила женщина.

— А где работают?

— Много где. Отроки пасут стада, чинят упряжи, старики шьют обувь и одежду, плетут ковры. Сильные мужчины выращивают хлопок. Недавно стали сеять пшеницу. Не здесь, конечно. На севере. Там маги живут, Таман привёз. В этом году впервые посеяли такие большие желтые цветы… из их семечек, я слышала, делают масло. А в пойме реки мы уже несколько лет выращиваем рис и сладкую свеклу и делаем сахар.

Я пораженно смотрела на нее:

— А нас учат, что в Степи кроме овец и коней ничего нет!

— И не было, — кивнула Наймирэ. — Это всё Таман. Он немного сумасшедший. Ему надо всё и сразу. Он и сам умеет всё: сегодня он собирает хлопок, завтра выделывает шкуры, потом мчится проверять, как растет пшеница… оттого он такой худой. Спит по четыре-пять часов, пытается разорваться на сотню маленьких Таманов.

— А Аяз? Что умеет он?

Это ведь совершенно естественно — делать знать больше о человеке, с которым живешь?

— Аяз учился на архитектора, — ответила женщина. — А еще он лошадник, каких свет не видывал. Он заговаривает их раны, лечит, выкармливает жеребят, чьи матери погибли. А раны и переломы он и у людей уже начал лечить, говорит — разницы почти нет. Оттого Таман запретил ему заниматься тяжелой работой: бережет его руки. Но разве он слушает!

В голосе Наймирэ слышится восхищение сыном, и неудивительно: им можно только гордиться!

Вначале я думала, что он просто дикарь, да еще и лентяй, папин сыночек, который родился с золотой ложкой во рту, или как тут, в Степи, правильнее? В шелковой рубашке? Но теперь вижу, что ошиблась. Мало того, что он отличный воин, так еще и архитектор, и лекарь! И при этом он нисколько не бахвалится своим положением. Да, он гордый, но по праву сильнейшего!

— А что умеешь ты? — спросила меня Наймирэ, вгоняя в краску. — У нас каждая женщина владеет каким-то ремеслом, даже и дочери вождей. В Степи не любят бесполезных людей.

— Я ничего не умею, — со стыдом и горечью ответила я. — Простите. Вот мама — она рукодельница. И шьет, и вяжет, и овощи выращивает, и дождь вызывает, и в финансах разбирается. А еще играет на клавесине и красиво поёт.

Я запнулась, запоздало подумав, что восхвалять при Наймирэ женщину, в которую всё ещё влюблен хан — не самый лучший способ подружиться с ней.

— Ну я готовить умею, — совсем уж робко прошептала я.

— Да, Аяз хвалился, что твоя стряпня — лучшее, что он пробовал в жизни, — ободряюще улыбнулась женщина. — Научишь? У меня бывает и вода подгорает!