(не) зажигай меня

— Не надо, что ты, — пугается Аяз. — У меня есть руки, я сам. Или матери отнесу.

— У твоей матери кроме тебя девять человек, — напоминаю я.

— Пять, — рассеянно поправляет степняк, кружась рядом с котелком и принюхиваясь. — Рухия уже замужем, а Эмирэ и Сахи достаточно взрослые, чтобы заботится о своей одежде сами.

— И отец, — напоминаю я. — Он тоже сам?

— Нет, ему некогда, — вздыхает Аяз. — Ты меня покормишь, женщина? Пахнет очень вкусно.

После рассказов его матери мне льстит его одобрение, и я с удовольствием кормлю мужа. Он в восторге от "огненной похлебки" и предлагает мне сварить ее на празднике, где женщины будут хвалиться своими умениями. А что, мне тоже нужно что-то подготовить? Петь я не умею, местных танцев не знаю. Вышивка, шитьё — это не ко мне. Но варить похлебку? Нет. Я придумаю что-то более интересное. В конце концов, все захотят есть. Еда — такое же искусство, как танцы.

Но Аяза больше не интересуют мои планы на Хумар-дан. Он настойчиво тянет меня в шатёр. Его глаза влажно блестят в полутьме.

— Ты обещала, — нетерпеливо говорит он, усаживая меня на подушки. — Ты сказала, вечером. Уже вечер.

Я замираю, не зная, что делать дальше. Снять самой одежду? Нерешительно подношу руки к пуговицам, но Аяз останавливает меня.

— Я хочу сам.

Ой, да пожалуйста! Все равно темно и ничего не видно!

Аккуратно расстегивает и снимает елек, гладит ключицы шершавыми пальцами. Внутри меня начинает медленно разгораться огонь. Осторожно он берется за ворот сорочки и вдруг резко, одним рывком разрывает пополам тонкую ткань. Я взвизгиваю от неожиданности и закрываю обнаженную грудь руками.

— Что ты делаешь, дикарь?

— Я так хочу, — медленно и жутко отвечает Аяз. — Убери руки, ты обещала.

Мне становится страшно. Кажется, я ввязалась в игру, правил которой не знаю.

— Может не надо? — жалобно хнычу я.

— Струсила?

Ну уж нет. Заставляю себя отвести руки. Ну же, Виктория! Ничего страшного не произойдет! Он только потрогает — как трогает твою спину иногда. И вообще, представь, что это Эстебан. Стоп? Кто такой Эстебан? Да он же старик! Неужели я могла когда-то думать, что он мне нравится?

Аяз смотрит на меня, не моргая, под его взглядом я покрываюсь мурашками. Соски напряглись и начали ныть. Да что это со мной? Что за магия? Он даже не коснулся меня!

— Ляг, — шепчет он, и я покорно опускаюсь на подушки.

Его губы тянутся к вершинкам груди, и первый стон вырывается из моего рта.

22

Утро я встречаю в одиночестве и выходить из шатра боюсь. Щеки пылают, грудь сладко ноет. Соски болезненно чувствительны. Нет, нет, это было не со мной! Это не я извивалась под его губами, умоляя прекратить меня мучить… не останавливаться… ещё! Это не я зарывалась пальцами в черные гладкие волосы, притягивая его рот к себе и жадно целуя. Это не я искусала губы в кровь, едва удерживаясь, чтобы не попросить его пойти до конца. Впрочем, он тоже хорош. Его горячие руки трогали не только грудь, но и живот, и… ниже. И я кричала, а он ловил мои крики губами.

До полнолуния оставалось четыре дня.

В полутьме всматривалась в свои ладони: после того, что он делал, на них просто обязаны появится метки! Такое может быть только между супругами, правда? Но их не было.

Я не осмеливалась даже пошевелиться. Буду сидеть здесь, пока он не уедет. Но не вышло: снаружи раздался голос хана, возвестивший:

— Я пришел за своим кофе!

О богиня! Я тихо застонала и накрыла голову подушкой. Только его мне сейчас не хватало!

— Вики, выходи, — заглянул ко мне Аяз.

— Не выйду.

— Вики, ты чего? Ты заболела?

— Да. Я заболела. Очень сильно. Я заразная, уходи.

— Виктория? — он присел рядом, потрогал мой лоб, погладил волосы. — Ты что, злишься? Видеть меня не хочешь? Ну прости, я не сдержался… Но ты такая сладкая…

— Прекрати, я не хочу этого слышать, — я снова натянула подушку на голову.

— Милая, так нельзя. Надо выйти. Отец же. Это неуважение к хану.

— Пусть он уйдет.

— Та-а-ак, — протянул Аяз. — Дело в отце? Рассказывай немедленно, пока я не подумал ничего лишнего. Я ревнивый, ты знаешь?

— Ты ревнивый? — приподняла голову я. — Ты просто с оборотнями не сталкивался.

— Ты тоже ревнивая?

— Не знаю, — буркнула я. — Для этого надо испытывать какие-то чувства.

— Спасибо, родная, ты умеешь спустить с небес на землю. Всё сказала? Теперь выйдешь?

— Нет.

— Почему?

— Мне стыдно, — простонала я. — Он меня увидит и всё поймет!

— Да что всё?

— То, чем мы вчера занимались.

— О мой день, Вики! — расхохотался Аяз. — Ты серьезно? Ты стесняешься? Ты? Моя смелая девочка?

Его сильные руки сгребли меня в охапку и сжали в объятьях. Я всхлипнула, уткнувшись носом в его плечо. Как он вкусно пахнет! Едва удерживаюсь, чтобы не попробовать на вкус гладкую кожу.

— Вики, у моего отца девять детей. Поверь, он точно знает, каким путем они получаются. Все этим занимаются. Я даже больше скажу, твои родители тоже это делали как минимум трижды.

— Не смешно, — сердито выпрямилась я и стукнулась маковкой головы о его подбородок. — И не трижды, а дважды. Близнецы у них.

— Очень смешно. И если мы сейчас не выйдем, отец подумает, что задержались мы неспроста.