Рис в Степи стали выращивать недавно, с приходом к власти Тамана. В Галлии это была довольно распространенная и не очень дорогая крупа, завозимая из восточных стран. Здесь же из него варили только сладкие или мясные каши. Я же задумала сначала обжарить сухой рис в кипящем масле, а затем уже залить водой — и куда меньшим количеством, чтобы не развалился потом. Совершенно увлекшись священнодействиями вокруг очага, я пропустила появление кнеса.
— Глазам не верю, да это ж девочка Градского! — раздался удивленный рокот. — Дочка Милы! Как тебя там?
— Виктория, — напомнил Аяз довольно холодно.
Я смахнула пот, убрала мешающие волосы за уши и развернулась к высокому старику.
— Здравствуйте, кнес, — кивнула я. — Как поживаете?
— Виктория, — склонил голову на бок старик. — Вы хоть представляете, что с вашим дедом творится? Он чуть с ума не сошел, когда вы пропали!
— Серьезно? — приподняла брови я. — А когда его дочь пропала, он тоже с ума сходил?
— Мне кажется, или вы дерзите, барышня? — ласково спросил кнес. — Мы все думали, что вас похитили, может быть, даже убили. А вы здесь, я погляжу, по своей воле?
Я протянула ему руки ладонями вверх.
— Меня не спросили, кнес, хочу ли я замуж, — спокойно сказала я. — Увы, уже поздно плакать. Остается только смириться и жить дальше, чем я и занимаюсь. Хотите лепешку? У меня к вам просьба. Хочу передать письмо домой, матери. Вы можете отправить его дипломатической почтой?
— Разумеется, — кивнул Василевский. — Давайте сюда ваше послание. Виктория… скажите прямо! Вас удерживают силой? Если так, клянусь, мы не оставим вас в беде.
Он говорил совершенно серьезно. Но что он может сделать? Пойти на Степь с войском? Обратиться с прошением к государю? Собрать ополчение? Я давно поняла, что Славия — страна стариков. Эти кнесы, которые когда-то были немалой силой, никак не хотели признать, что их время истекло, и уступить дорогу молодым. Маги — это, конечно, хорошо. Исельское хозяйство, безусловно, нужно. Но на одной магии далеко не уедешь. Взгляните на Степь: здесь нет магов, зато есть современная ирригационная система. И теперь есть рис, рожь и пшеница. А в Славии всё по старинке: погоду регулировали кнесы. Даже дед, который раньше считался хитрецом, не понял: он не отправил дядько Ярослава учиться, а привязал его к земле.
— Не нужно меня спасать, кнес, — наконец, вздохнула я. — Поздно уже. Успокойте лучше деда. Я, как видите, вполне себе жива и здорова.
— Как знаете, барышня, как знаете, — вздохнул Василевский. — Что ж, смею вам сказать, что Аяз-Кимак не такая уж плохая партия. Юноша он разумный, да и вообще… Степь уже не та.
Что он имел в виду, я так и не поняла. Главное, письмо забрал. От лепешки, кстати, тоже не отказался. Ничего. Пусть Славия еще пораскачивается. У Степи зато будет время прочнее встать на ноги.
Василевский отправился дальше по своим кнесовым делам, а я занялась рисом. Я и сама не знаю, чего я хочу, если честно. Привычные дела помогают мне выкинуть из головы дурные мысли.
Это ведь навсегда. Я сама себя привязала к Аязу. Он и вправду ни к чему меня не принуждал. Более того, у меня была возможность всего этого избежать. До исхода лета не так уж и много времени — что мне стоило потерпеть? И даже про оборотневу природу кричать глупо. Не природа это, а клятое женское любопытство. В Галлии есть поговорка: «любопытство мышку сгубило». Вот и я, как та мышка, сама прыгнула в лапы коту. Стоило ли оно того? Я не увижу больше гор, не потанцую на балу. Скоро придет зима — никуда от нее не денешься. Вряд ли жизнь в шатре в морозы будет легка и приятна. Я читала, что в Степи зимой бывает настолько холодно, что замерзают целые семьи. Каким местом ты думала, Виктория, когда выбрала такую жизнь? Уж явно не головой!
28
— О чем задумалась, голубка моя? — спросил Аяз, притягивая меня к себе. — Брось ты свои котлы, пойдем прогуляемся. Эмирэ присмотрит.
Прогуляться и правда стоит, пока я не начала есть себя поедом. Аяз хитрый. Не зря его змеем прозвали. Как он ловко всё устроил — и украл меня, и отца убедил, и своей сделал. Не для того ли он со мной спорил, чтобы я сама дала то, что ему нужно? Быстро же он догадался, что я упрямая и всё наоборот делаю. Не ласкою добивался, а коварством. Да я сама хороша — с радостью в его сети поплыла. На себя и сердиться стоит, не на него.
Степняк таскал меня от одного навеса к другому, скупая всё, на что глаз упадёт. Сорочки, пару новых шлепанцев, звонкие браслеты, серьги с искрящимися камнями, налобную ленту, расшитую речным жемчугом. Хотел, чтобы я полушубок овчинный примерила, но я заартачилась. Против моей воли глаз цеплялся за то, что раньше я замечать не хотела: за заплаты и грязь на шатрах, за объедки и кости, бросаемые прямо на землю, за натруженные, морщинистые руки степнячек, за высокомерие мужчин по отношению к своим женщинам.
Встретили мы и Тамана-дэ. Рядом с ним стояла какая-то молодая женщина — пока молодая — и, улыбаясь, что-то говорила ему, смело положив руку на плечо. Наученная горьким опытом, поинтересовалась у Аяза:
— Это его сестра? Племянница? Дочь?