«Прибыл в Актюбинск поездом 13 июля 1940 года. Меня встретили руководители завода. Вместе с ними я его осмотрел. С проектом строящегося завода ознакомился в кабинете заместителя начальника строительства. Давал мне объяснения инженер Видер.
Перед обеденным перерывом в кабинет вошел гражданин. В руках у него были чертежи. Услышав немецкую речь, он предложил познакомиться и представился — Вильгельм Эрихович Ницше. Я назвал себя согласно легенде и заметил, что Ницше — это очень громкое имя, для нас, немцев, особенно.
Видер метнул на меня недоуменный взгляд, но промолчал.
Ницше же ответил, что действительно принадлежит к этой фамилии[93]
.— Нам, как землякам, надо было бы встретиться и поговорить, — сказал Ницше.
Я предложил ему поужинать в ресторане.
Ницше отказался.
— Не хочу мозолить местным жителям глаза, — пояснил он, — лучше завтра я зайду к вам в гостиницу и позавтракаем вместе.
На том мы и расстались.
На следующий день мы встретились. Ницше позвал меня к себе на квартиру.
За бутылкой вина мы вначале завели разговор о студенческих корпорациях в Германии, их обычаях, знание которых является как бы визитной карточкой «истинного немца». Ницше интересовался, откуда я родом, где учился, в какой фирме служу и в качестве кого, сколько пробуду в СССР, сколько немецких специалистов приедет в Актюбинск на монтажные работы и кто именно.
Затем Ницше сам разоткровенничался и рассказал об одной бывшей княгине, высланной в Актюбинск из Ленинграда в 1936 году. Она, по его словам, хранит как реликвию грамоту с личной подписью Вильгельма II, пожалованную ее отцу.
На следующий день Ницше вновь зашел ко мне в гостиницу. Предложил погулять. Пройдясь по городу, мы очутились в оранжерее. Там Ницше познакомил меня с немцем (заведующим оранжереей). Тот с ходу, заговорил со мной на баварском диалекте — по легенде я уроженец Баварии. Я отвечал. Потом он перешел на берлинский жаргон — по легенде до приезда в Советский Союз я работал в Берлине. Я понял, что меня проверяют. Что ж, с берлинским жаргоном тоже справился.
На обратной дороге Ницше пригласил меня к себе на пиво.
За столом Ницше стал говорить о своей преданности «великой Германии». К усилиям Советского Союза создать боеспособную армию он относился скептически. В случае войны с Германией, утверждал он, Красная Армия будет разгромлена через две-три недели. «Нужно иметь терпение, терпение и еще раз терпение. Придет время — и родина использует нас в своих интересах, — вещал Ницше. — Для этого необходимо иметь крепкие нервы. Наша задача — сохранить себя. Я каждое утро сорок пять минут занимаюсь гимнастикой. Я сохранил себя. Могу выполнить любое задание. В меру своих сил я всю жизнь воюю за великую Германию: до войны, во время войны, после нее. Можно воевать не только с оружием в руках».
Когда Ницше узнал, что я закончил свои дела в Актюбинске и завтра утром уезжаю в Москву, он попросил меня об услуге. Я сказал, что очень благодарен ему за гостеприимство и готов выполнить его просьбу. Ницше попросил меня передать привет его хорошим друзьям: германскому консулу в Москву Кляйну и его очаровательной супруге Софье Ивановне. Здесь Ницше помолчал и испытующе посмотрел на меня. Я невозмутимо ожидал. Тогда он продолжал: «Софья Ивановна хоть и немка, но гражданка СССР. Поэтому супруги Кляйн проживают не при посольстве, а на частной квартире, неподалеку от посольства. Когда придете к ним, скажите, что вы от «маэстро», и они вас радушно примут».
После непродолжительного раздумья я ответил, что я человек деловой, приехал в СССР на заработки, а его (Ницше) просьба пахнет политикой, а в политику я впутываться не хочу.
— Напрасно, — сказал Ницше. — Но в любом случае наш разговор должен остаться между нами.
Я заверил Ницше, что это так и будет. Расстались довольно сухо».