Не жалея жизни

«Оторвет пуговицу-то», — усмехнулся Жумажанов и как-то вдруг сразу вспомнил сидящего в сквере. Имя, фамилию, всю его подноготную вспомнил. Вот этот, потрепанный в жизненных штормах старик и совершенно вроде бы не похожий на него другой человек слились воедино. Ну, конечно же, это Архангельский. Тогда, в 1946-м, он так же сидел перед Жумажановым и терзал пуговицу серого выцветшего пиджака. Искал предельно убедительные и одновременно осторожные ответы на вопросы следователя. 1946-й, первый послевоенный год… Тысячи возвращающихся к мирной жизни воинов. Их, еще не снявших защитные гимнастерки и галифе, поблескивающих нашивками за ранения и звенящих медалями, всюду встречали как родных. Им, победителям, спасшим Родину от коричневой чумы, люди сполна платили искренней любовью и вниманием.

Но, как на вспаханных войною равнинах под прахом отгремевших боев еще дремали в земле не найденные саперами мины, так и в людской массе, двигающейся с запада, не у всех жила в сердцах радость победы. Были и такие, кто таил горькую, как полынь, обиду за несбывшиеся свои честолюбивые планы или помнил о собственных черных делах. Они вместе с нами садились за праздничный стол и обнимались с «братьями-фронтовиками» Калининского или Первого Белорусского, не говоря им, что были на этих фронтах по ту сторону огненной черты. Они поднимали бокалы «За победу!», хотя совсем недавно со своими хозяевами в черных мундирах пили под «Зиг хайль!».

Надо было органам госбезопасности распознать ядовитую накипь, воздать каждому по заслугам.

Архангельский… Он всерьез рассчитывал затеряться среди огромной массы людей, «профильтровать» которую, как думалось ему, чекисты едва ли сумеют быстро.

Надо только представить себе первые недели и месяцы мира в после военной Германии. Советские войска водрузили над Берлином знамя Победы. Войска союзных армий перешагнули границы рейха, освободив тысячи рабов фашизма — Arbeitskraft[94] со всей Европы, и сейчас эти люди обивали пороги комендатур, добиваясь отправки на Родину. Дороги были буквально наводнены беженцами, пестрели полосатыми робами узников, освобожденных из концентрационных лагерей. Человеческий муравейник! Попробуй разберись в нем, найди иголку в стоге сена.

И все-таки «иголку» разыскали.

…Н-ская артиллерийская часть, расквартированная в небольшом немецком городке, летом 1945 года переходила к мирной, оседлой жизни. Уже не надо было солдатам вскакивать ночью по сигналу боевой тревоги, чтобы в считанные минуты подготовить технику к очередному броску на запад. Вот оно, логово фашистского зверя. Остыли стволы орудий, еще недавно раскаленные от многочасового огневого налета на Берлин. И сами артиллеристы остывали от ожесточения последних боев, отмывали с себя пороховую копоть в маленьких, будто игрушечных немецких баньках. Отсыпались, отъедались на солдатской норме, усиленной стараниями разворотливого старшины.

Каждый день под вечер старшина появлялся в расположении части на дребезжащем трофейном «мерседесе», за рулем которого сидел белобрысый парень в штатском.

При первом появлении старшина отрекомендовал его:

— Наш это, Костя Архангельский, свой в доску. Из пленных. Рука не разгибается, а баранку крутит, как бог. А ну, славяне, разгружай драндулет!

В «мерседесе» стоял снарядный ящик с редиской, луком, еще какой-то зеленью.

— Откуда, товарищ старшина?

— Подсобное хозяйство. Чьи-то брошенные огороды. Пехота лапу наложила, но вот Константин, Степанович считает, что артиллеристам тоже нужны витамины. Он у них по штату и переводчик — там немцы работают-то — ну, и вроде как агроном.

Всю осень и даже зиму (на подхозе соорудили парники) старшина возил от «агронома» огурцы и помидоры. Контакты были уже официальными — командование договорилось. А весной Архангельский уехал на Родину. По слухам, демобилизовался по ранению, иначе служил бы еще.

Так говорил своим артиллеристам старшина. Так писал родственникам в город Чимкент и сам Архангельский. Но на самом деле все было иначе.

Пока поезд вез «демобилизованного» из Германии в Южный Казахстан, здесь, в областном управлении госбезопасности, шла напряженная работа. Эта напряженность обусловливалась ориентировкой, полученной в МГБ Казахской ССР на жителя Чимкента Архангельского К. С.

Сотрудник Южно-Казахстанского УМГБ Н. А. Игай проследил жизненный путь Архангельского от рождения до последнего дня и собрал неопровержимые доказательства. Да, именно он, Архангельский, находясь в годы войны в плену, предал Родину.

В Чимкенте, куда в апреле 1946 года приехал «демобилизованный» каждый шаг его в это время уже контролировался), милиции было известно, что он находился в плену и репатриирован. Справку такую — для обмена на паспорт — прибывший представил. А семья, соседи не знали и этого. Костя Архангельский оставался для них пришедшим с фронта лейтенантом-танкистом. Вон — рука на перевязи, ранен в бою…