Не жалея жизни

Многое теперь передумывалось, заново перемалывалось в памяти. Вспомнилось тактическое ученье, когда этот самый Ермохин чуть было не отправился на тот свет. Опрокинулась на ходу машина, человек семь курсантов отделались царапинами, а комсоргу раздробило ногу, да еще в плече у него рваная рана. Еле кровь тогда остановили.

Ермохина приказали сопровождать в госпиталь Архангельскому и щупленькому, тихому парню родом из Вологды Степе Коротееву. Привезли. И вот врачи говорят: «Срочно нужно делать переливание, а первой группы как раз нет. По карточке учета у вас, курсант Архангельский, первая» — «Ну и что? — ответил им тогда Костя. — Вы не завозите вовремя какую надо кровь, а я за вас отдувайся». Не дал, одним словом. В приказном-то порядке не могут, дело добровольное. А Коротеев на обратном пути говорит: «Шкура ты, Архангельский». Чуть его тогда Костя с машины не сбросил за такие слова. Сморчок левофланговый, а туда же… Под трибунал не хотелось из-за такого идти.

Ермохин выздоровел — кто-то, наверное, нашелся, дал ему кровь. Но Архангельскому этот случай ребята не простили. Хотели «темную» сделать, да старшина вовремя вмешался. В общем, приятным вряд ли чем можно это училище вспомнить.

Вот в полку — тут другое. Комсостав жил по квартирам. Ничего шла служба, без особых трудностей, и оклад хороший, снабжение. Все война спутала.

Лежа на нарах в углу барака, он размышлял…

— Архангельский, ты ли!

— Подожди, подожди, — Архангельский, наконец, узнал стоящего перед ним чернявого военнопленного. — Латыпов? Командир третьего взвода? Тоже тут?

— Был командир, да весь вышел, — усмехнулся Латыпов. — Тут, как видишь. Послушай, а здесь еще есть наши.

— Кто?

— А вон, видишь, горбоносый? Помнишь его?

Архангельский всмотрелся:

— Кажется, знакомый… Из соседнего полка?

— Ага. Эркин фамилия…

— Старший политрук, вроде?

— Точно.

Встрече этой Архангельский особого значения не придал. И только дня через три, неожиданно вызванный в гестапо, понял, что разговор с Латыповым был совсем не случаен. Потому что в кабинете унтер-офицера Мюллера в углу расположился в довольно непринужденной позе этот же самый Латыпов.

Мюллер подвел Архангельского к окну, выходящему во внутренний двор. Там на скамье сидел Эркин.

— Знаешь этого человека?

Латыпов внимательно рассматривал носки своих башмаков.

— Знаешь?

Архангельский молча кивнул.

— Кто он?

— Старший политрук Эркин. Из нашей дивизии.

— Подпиши протокол опознания.

А на следующий день состоялась очная ставка… Больше Архангельский старшего политрука не видел. Латыпов подошел вечером, положил руку на плечо:

— Ну как?

Архангельский хмуро молчал. Да и что ему было говорить, если главный разговор уже состоялся — с Мюллером. О том, что он, Архангельский, должен благодарить Латыпова за помощь, за то, что поверил ему. А теперь за эту помощь надо платить верной службой.

Так стал Архангельский предателем, верным псом гестапо в Хаммельбургском лагере. После Эркина были другие, выявленные в разговорах с чересчур доверчивыми заключенными, политработники, коммунисты, евреи. Теперь у Кости у самого уже были помощники. Один из них, Е. В. Алексеев, после ареста в 1945 году назовет имя своего «шефа»…

* * *

Анкета, заполненная в милиции, гласила: «В иностранных армиях не служил…»

Нет, он не был искренен со следствием — незаметный служащий Чимкентского общепита. Чекисты уже держали в руках нити, которые вели к Хаммельбургскому лагерю: здесь Архангельский сотрудничал с гестапо, был членом так называемого «центра борьбы с большевизмом». В конце войны оказался в рядах воинства генерал-предателя Власова — был переводчиком в офицерской школе РОА. Но оставался период между лагерем и власовской армией.

О нем рассказали трофейные документы, попавшие в руки Советской Армии. Среди многочисленных груд бумаг — списков, учетных карточек, приказов — в документах по учету проходивших службу в рядах вооруженных сил рейха оказалось упоминание об Архангельском Константине Степановиче. В июле 1942 года в составе 7-й роты 2-го полка дивизии «Бранденбург» он был послан на Восточный фронт.

Немецкая документация помогла работникам госбезопасности прочитать еще одну страничку биографии обвиняемого.

— Да, служил, — признается Архангельский. — А куда денешься? В лагере долго не уговаривают… Но я в своих не стрелял, клянусь! Когда ехали на машинах от Ростова на Краснодар, налетели советские штурмовики. И я «отвоевался». Меня ранило в шею, в руку, контузило. Потом был в госпиталях.

— А железный крест 2-й степени? — спрашивает следователь. — Его же просто так не дают?

— Я говорю правду, гражданин следователь…

Ему очень не хочется признаваться еще и в этом: командир Красной Армии оказался по ту сторону фронта в рядах врага, с немецким автоматом в руках. Тысячи наших солдат и офицеров томились в концентрационных лагерях, погибали в крематориях и под пулеметными очередями, но те, кому удавалось уйти, в первую очередь думали об оружии. Уничтожать, уничтожать, уничтожать фашистов — зверей в человеческом облике, — перейдя ли фронт или в рядах партизан, все равно.