Не знаю

На момент нашего знакомства Вася – на первый взгляд обычный подросток. Взрывы эмоций, качели настроения, к матери то хамство, то нежность. Привычка к побегам у него сохранилась, раза два в год Вера то с полицией, то в компании районных бродяг и наркоманов прочесывает подвалы, пустыри, стройки.

Вера показывала мне его рисунки. Я невольно вспоминала рисунки Егора, о которых рассказывал Николаша. Никто их так и не видел, этих рисунков, кроме матери, убитой горем; она, наверное, перебирала их бесконечно, а может быть, наоборот, сожгла от невыносимости воспоминаний.

Рисунки Васи были обычные. Он сам это знал, но Вера вселяла в него свою бесконечную веру в силу искусства, труда и таланта. Прикладная специальность в Строгановке избрана была как компромисс.

– Я считаю, Анечка, что у мужчины должна быть творческая профессия, но полезная, практическая.

Для помощи в учебе наняты были лучшие преподы. Василий и сам прилагал максимум усилий, надо отдать ему должное. Выпускные они сдавали буквально плечом к плечу, Вера подняла все связи, подготовила почву, сопровождала его на каждый экзамен. И далее каждый день, каждый час она была с ним рядом – то со скандалами, то с утешением, то с отчаянием, всегда с любовью. В качестве дипломной работы Вася выковал стальную розу и подарил Вере на день рождения.

Вера умерла от инфаркта. Вася был убит. Приехал из Америки ее сын – старший, родной – Алексей. Хоронили в нашей церкви. Так получилось, что я не была ни на похоронах, ни на поминках.

С наследством проблем не было, Алексей более чем благополучен, Васю Вера обеспечила квартирой еще при жизни, в наследство он получил ту самую дачу. Переехал туда, начал пить, попадать в какие-то сомнительные истории. Вся его биография и личность, выстроенные Верой, как-то в единочасье обрушились с ее уходом. Не прошло и двух-трех лет, как дача опустела, его след я потеряла.

Вера – я всегда ее помню. Больше таких людей, как она, я не встречала. С таким упорством к добру и с такой любовью.

* * *

Раз в две недели, а то и чаще, отец Владимир с Николашкой отправлялись со службой в «госпиталь». Так называл это место отец Владимир. А Николашка говорил «в приют». То был прообраз учреждения, сегодня называемого хосписом. Первый в Москве.

Уразумев смысл «госпиталя», я сильно была смущена. Специальное место, куда люди приходят, чтобы умереть. Куда родственники привозят своих стариков, а иногда и не таких уж стариков, как бы признавая, что им недолго осталось, и очень скоро за этими людьми придет смерть, и их больше не будет.

– Если есть Бог, то нет смерти, нет конца жизни. Если нет Бога, то есть смерть, тогда жизнь кончится – и всё, ничего нет, – сказал мне на это Николашка.

– И что же, вы туда ездите исповедовать и отпевать?

– Чаще так. А вот недавно венчали. Шестьдесят лет мужчина и женщина прожили вместе, а вот венчались только тут.

– А бывает так, что люди не умирают, которые туда приехали?

– Бывает. – Николашка с готовностью кивает несколько раз. – Бывает. А бывает и так, что выписываются, а потом через какое-то время снова возвращаются. Что ж делать – болезни есть такие. И молодые там попадаются. Но больше все-таки старые.

Каждый раз, когда отец Владимир с Николаем собирались в «госпиталь», перед глазами моими вставал образ этого места, чистилища, где люди, обреченные на смерть, но еще живые, ожидают своей очереди. Это было страшно, тоскливо, но чем-то притягательно. Как будто место последней истины на земле. Однажды, на следующий день после очередной их поездки, я решилась. И попросила в следующий раз взять меня с собой.

– Хорошо, – коротко сказал священник. – Поможешь.

С нами ехала икона – список «Всех скорбящих радости», Богоматерь в сиянии.

Одноэтажное здание, бесцветное бетонное крыльцо с пластиковой дверью. Первое, что вижу, войдя, – огромный, в полстены, стенд, на котором бумажные звезды с именами. Здесь не говорят «тех, кто умер», говорят «тех, кто ушел».

В рекреации сидят люди, болтают, пьют чай, смеются. Кто-то в домашней одежде – видимо, пациенты, другие в уличной – посетители. В восемь утра? Да, здесь можно приходить в любое время и оставаться сколько угодно. Есть и отдельная комната для тех гостей, кто хочет переночевать. А еще здесь можно курить и нет в принципе никаких запретов. Идет санитарка, останавливается поболтать с компанией за чайным столом. В кресле дремлет большой холеный серый кот. И животным, значит, можно здесь. Мирная, идиллическая картина. Где же несчастные умирающие люди? Те, от кого отказались врачи, оставили близкие, у кого от боли отключается мозг, как будто выключается свет, скрывая во тьме муки и ужасы.