Не знаю

Я перевезу к себе архив Сергея – библиотеку, авторские экземпляры, подшивки газет с публикациями, записные книжки. Найду для них место, очищу от пыли, переберу, расставлю. Он останется у меня.

Анна

2022 г., Москва

Эта квартира. Это был мой дом, но она больше не моя, я тут больше ни при чем. Темный коридор, драные, потертые обои. Последний ремонт тут был сделан мною, и было это… в позапрошлой жизни.

Нонна – наследница бо́льшей части квартиры по завещанию отца. Нам всем предстоит явно нелегкий, небыстрый и неприятный процесс ее продажи.

В подъезде и сегодня пахнет по-старомодному респектабельно, горшки с цветами на окнах, отделка стен в благородных бежевых тонах. У почтовых ящиков, когда мы только переехали сюда, сидела консьержка, баба Маша. Сегодня – никого, стоит только чей-то велик. Баба Маша сидела просто на стуле, никакого специального места для консьержа не было. Но тем воинственнее и принципиальнее она была настроена ко всем пришлым, просочиться мимо нее было невозможно, она, похоже, никогда не отлучалась с поста, не ела, не пила и не писала. Вечером уходила домой, в соседний дом.

Квартира тогда казалась огромной – в два раза больше, чем предыдущая. Странна была лепнина на потолке и окно между туалетом и кухней. Странны были окна, выходившие в «колодец». «Синенький скромный платочек» в исполнении подвыпившего соседа разносился с гулким эхом. Странны были высоченные потолки – самопошитые портьеры Лёлечка художественно надставила сантиметров на восемьдесят. Странно было из своего окна – глаза в глаза – наблюдать в окнах мастерских молодых художников и скульпторов, лепящих и рисующих с натуры.

Гостиная, она же по фантастическим теперь советским канонам, спальня родителей, оснащена была новой благородной неполированной мебелью темного дерева. Она и поныне здесь, прочное, качественное дерево – время его не тронуло. В отличие от обоев в геометрический рисунок, подранных поколениями котов и просто потертых, потолка в трещинах, отвалившихся плинтусов, битого кафеля на кухне и прочая, и прочая. Обоев, впрочем, не видно за развешанными по стенам вышивками в рамках. Дорогой шкаф спесиво поднимает брови, глядя на компанию дешевых разноперых полок, этажерок и шкафчиков, забитых книгами… книгами, книгами и книгами. И немножко еще всякими красивыми предметами: старыми немецкими фарфоровыми статуэтками, инкрустированными шкатулками, старинными шашками и шахматами.

Бригадир, руководивший ремонтом, однажды деловито спросил: «Розеточки будем делать?» – «Ну будем, конечно, как же без них». На следующий день, торжествуя, он притащил огромный сверток, из которого извлек гипсовую розеточку-лепнину – из нее должна была свисать люстра. Пластиковая, чешская, на пружине, она чувствовала себя в лепнине немного нелепо, но казалось, что в этой квартире иначе нельзя, без розеточек на потолке – никак. Немного погодя, впрочем, люстру заменила инсталляция из бутылок и железок. Родители ничего не имели против, соседи и гости ужасались.

Я помню, как кабинет отца, изначально казавшийся таким просторным, постепенно обретал узнаваемые «фирменные» черты, обрастал книжными шкафами, становился книгохранилищем, выживавшим хозяина-жильца. Теперь книги и бумаги заполонили всю квартиру, заняли ее, как в иных случаях происходит с мусором и тряпками. Что делать с ними?.. Ах да, это теперь не моя забота.

Радиола «Ригонда», ловившая «голоса» еще в Советском Союзе, давно лишилась внутренностей, вместо них, как в банальном деревянном ящике, в ней хранятся подшивки газет с публикациями. Стены кабинета заслонены стенками, в которых добропорядочные советские граждане хранили белье и хрустали. Здесь – только книги, книги, книги.

Единственная полка одной из стенок, занятая не книгами, заставлена подарками и сувенирами. Мои поделки – им лет по сорок пять – до сих пор здесь. Покосившиеся зайцы, домик, облицованный пуговицами при помощи пластилина, рисунки и рукодельные «книги» рассказов с посвящениями любимому папе.