Не зови меня больше в Рим

– Лучше будет, если Габриэлла отправится с Гарсоном. Тогда мы с вами в случае непредвиденных ожиданий и простоев сможем использовать это время, чтобы обсудить план дальнейших действий.

– Но ведь у них возникнет проблема с языком, – бросила я раздраженно.

– Для меня язык проблемой не будет, – поспешил возразить Гарсон. – Я уже убедился, что почти идеально понимаю итальянский.

Первым моим желанием было сказать помощнику, чтобы он прекратил валять дурака, но я побоялась дать Абате повод для насмешливых комментариев по поводу моих диктаторских замашек и поэтому повела себя вежливо и деликатно.

Мы взялись за составление списка вопросов, и работа растянулась на два часа. Наконец все уяснили себе, чего именно нам хотелось бы добиться. Бертано с Гарсоном отправились к человеку по имени Пьеро Росси, который жил в районе Тестаччо, а мы с Абате двинулись в Ченточелле, чтобы побеседовать с Виченцо Джаннини.

Во время моих предыдущих визитов в Рим я и вообразить себе не могла, что когда-нибудь попаду в районы, ничего общего не имеющие ни с античным великолепием, ни с элегантным Возрождением, ни с прекрасным барокко. И уж тем более мне в голову бы не пришло, что в самой безобразной части города я окажусь в сопровождении столь импозантного итальянца. Но такова жизнь – она на каждом шагу готовит нам сюрпризы, и чем больше ты веришь в то, что разгадал ее секреты, тем скорее заблудишься в одном из лабиринтов.

Глава 8

Иногда бывает любопытно проследить, как принадлежность к некой группе, пусть даже самой немногочисленной, может решительно повлиять на поведение человека. Соседство других людей служит нам своего рода резонансным ящиком, стимулом измениться в лучшую сторону или, наоборот, – заслоном, помогающим скрыть свои недостатки. Затрудняюсь сказать, чем именно для нас с инспектором Абате была наша группа из четырех человек, зато, не боясь ошибиться, готова утверждать: как только мы с ним остались вдвоем, в окружающей нас атмосфере случились очевидные перемены. Всю дорогу до дома Джаннини мы ехали молча. Теперь между нами встало чувство, которое я бы назвала робостью или, пожалуй, осмотрительностью. Как будто нам вдруг открылось, что те словесные перепалки – вполне безобидные, честно признаюсь, – в которые мы то и дело вступали, запросто могут перерасти в более опасные стычки, если мы будем продолжать в том же духе. Оба мы явно осознали эту угрозу, но, судя по всему, не готовы были так вот сразу нащупать тот новый регистр, в котором наше общение потекло бы плавно и без шероховатостей. А так как никаких новых сведений по делу, дающих тему для обсуждения, мы получить не успели, приходилось, борясь с чувством неловкости, терпеть тягостное молчание.

Район Ченточелле на вид был самым рядовым. Только редкие аттики да отдельные здания, окрашенные в желтый и охряной цвета, намекали на то, что мы находимся в Риме. Да еще отголоски мелодичных фраз, которыми обменивались дети, играющие на улице. Мы припарковали машину у церкви и дальше пошли пешком. Солнце только что село, и свет вокруг сделался мягким и матовым. Я поискала глазами какой-нибудь бар на случай, если нам придется ждать – чего нельзя было исключить, – но ни одного поблизости не обнаружила. По одному только этому сразу можно было понять, что мы находимся не в Испании. Я мигом подсчитала: у меня на родине на стольких же квадратных метрах нашлось бы три или четыре бара – и на любой вкус.

Джаннини жил на третьем этаже. Мы пренебрегли лифтом и решили подняться пешком по совершенно пустой лестнице. Когда мы оказались перед нужной дверью, Абате нажал на кнопку звонка, но никто не откликнулся. Тогда он позвонил в дверь, расположенную напротив. Ее в конце концов открыла девушка, за юбку которой цеплялся малыш.

– Нам нужен Джаннини, – сказал ispettore.

Девушка любезно объяснила, что супруги Джаннини возвращаются домой только после окончания рабочего дня, где-то в начале девятого. Как я и думала, нам предстояло ждать, и мы пошли искать бар, который обнаружили, лишь пройдя несколько кварталов. Это было маленькое заведение, где подавали также еду, но сейчас оно было почти пустое. Мы сели и заказали пиво. Было невыносимо и дальше играть в молчанку, и я начала разговор на дежурную тему:

– Изо всех итальянских я предпочитаю пиво “Моретти”. К тому же мне нравится этикетка: тип в шляпе мафиозного вида. Забавно, что производители выбрали именно такой образ.

Абате, как мне показалось, не слышал ни слова из того, что я сказала. Неожиданно он огорошил меня вопросом:

– Я вам сильно не нравлюсь, инспектор?

От неожиданности я не сразу поняла смысл его слов и только пробормотала:

– Что значит “сильно не нравлюсь”? Ничего подобного, разумеется, ничего подобного.

– Значит, я вам нравлюсь.

Уже взяв себя в руки, я с равнодушным видом ответила:

– Понимаете, Маурицио, я как-то не слишком об этом раздумывала, у нас ведь с вами чисто профессиональные отношения, поэтому…