Не зови меня больше в Рим

– Сдохнуть можно от умиления, синьоры, как подумаешь, сколько нам сразу встретилось чистых душ! Видать, напали на особую жилу – так сказать, жилу перевоспитанных, и надо добавить, очень редкую.

– Это значит, что ни один из них не был настоящим преступником, – сказал Абате. – А Росси не сообщил, видел ли он Рокко Катанью после тюрьмы?

– Нет, больше он его не видел и ничего о нем не знает.

Когда Гарсон завершил свой отчет, Габриэлла подняла вверх палец, словно прося позволения в свою очередь что-то добавить. По ее словам, от Росси они получили важную информацию: во времена той неудачной кражи у Рокко Катаньи с их сообщницей Марианной Мадзулло был роман. Я широко раскрыла глаза, а ispettore присвистнул.

– И уже одного этого достаточно, чтобы они вновь увиделись по выходе из тюрьмы, разве не так? Думаю, наш завтрашний визит к Мадзулло будет очень и очень любопытным.

Я была удивлена просчетом Гарсона, который даже не упомянул в своем докладе столь важную подробность; но, повнимательнее приглядевшись к своему помощнику, я заметила, с каким восхищением он смотрел на Габриэллу, пока та говорила. Он, пожалуй, гордился ее ролью. И тогда я поняла: он отошел в сторону, умолчал о самом важном, чтобы девушка могла показать себя перед нами. Вот так Гарсон! Неужто помаленьку превращается в похотливого старичка? Или, наоборот, в нем проснулись отцовские чувства?

Тем вечером мы ужинали вдвоем в нашей гостинице, и Гарсон продолжал пребывать в эйфории, причины которой я никак не могла понять. Судя по всему, эта страна произвела на него невероятное впечатление, и процесс влюбленности развивался, так как поводов к тому прибавлялось. Полчаса он разглагольствовал о том, что Италия – колыбель цивилизации, словно он сам только что это открыл. Но вскоре обнаружилась и непосредственная причина его возбужденного состояния. Поскольку допрос Росси прошел без затруднений, Габриэлла воспользовалась оставшимся у них временем и свозила его в Пантеон и Термы Каракаллы. Так вот, мой чудесный помощник обнаружил там не только корни цивилизации, но также и свои собственные корни…

– Со мной случилось нечто очень любопытное, Петра, хотя подобное я ощущаю с самого того мига, как мы приземлились в этом городе. Я пришел к выводу, что я тоже римлянин. Все мне здесь кажется знакомым, будто я когда-то давно это видел. Мне страшно близки и манера здешних людей воспринимать жизнь, и их понятие о красоте, и их архитектурные шедевры, и их тип поведения.

– Что же тут странного? Испания была полностью романизирована.

– Да, но я ощущаю и нечто большее.

Я окинула его спокойным скептическим взглядом. Потом выпустила первую торпеду:

– Черт побери, боюсь с минуты на минуту вы заговорите на латыни!

Он не заглотнул крючок с отравой; на самом деле он, кажется, даже не слыхал моих слов, весь отдавшись хвалам, правда, теперь переключился на более близкие, чем эпоха империи, времена.

– А Габриэлла? Она не только умная, она нежная, работящая… И невероятно красивая! Если бы все наши испанские девушки были такими же! А как ведет допросы, а с какой любовью говорит о своем ребенке!

– Фермин, вы начинаете стареть, вас уже тянет на молоденьких девушек.

Я думала, он сейчас превратится в василиска, но ничего подобного не случилось. Он сидел и молчал, лицо его чуть помрачнело. Потом кивнул и сказал с печальной улыбкой:

– Только не думайте, что я мечтал бы приударить за этой девушкой. Мне это и в голову не приходило. Меня восхищают ее красота и молодость, так и хочется схватить за руку и побежать… Но ведь я отлично понимаю, что время красоты и молодости для меня осталось в прошлом.

Ему слегка взгрустнулось, а я, тоже очень серьезным тоном, продолжила его рассуждения:

– Да-да, мир все меньше принадлежит нам, и мы постепенно прощаемся с ним. Красивые вещи, желания… Потом, думаю, мы начинаем расставаться с менее чувственными элементами… понимание мира, любопытство… Под конец должен наступить миг, когда мы ни черта не будем понимать и ни о чем уже не пожалеем. Тот миг, когда каждый идет дальше по выбранной им дороге.

– А какова ваша дорога?

– Когда я буду старой-престарой, я уеду жить в деревню и там буду существовать вместе с природой и животными, пытаясь осознать, что я – ничто, миг в жизни планеты.

Оба мы с некоторой оторопью почувствовали, в какую трясину завел нас этот разговор. Но я мгновенно справилась с собой, не случайно была моложе Гарсона, а вот он, казалось, рухнул в пропасть, к краю которой я его, сама того не желая, подвела. Раскаявшись, я стала спрашивать себя, какие аргументы, философские или жизненные, помогут мне теперь вытянуть его из бездны. К счастью, появление официанта подсказало мне их, и когда он спросил нас, не желаем ли мы чего-нибудь на десерт, я ответила:

– Нет, принесите нам две граппы.

Он развернул перед нами бесконечный список возможностей, но я прервала его:

– Две граппы “Морбида”.

Гарсон, который все еще сидел понурившись, услышав волшебное слово, сразу встрепенулся:

– “Морбида” – это как?