Не зови меня больше в Рим

Его глаза цвета меда прогуливались по моему лицу, но не для того, чтобы изучить его, а просто ради удовольствия. И тут я опять почувствовала желание – необузданное, горячее, дикое, такое, какое испытываешь только в молодости. Мне тоже нравился этот мужчина. Я не знала, нравился ли он мне прежде и будет ли нравиться потом, но именно в этот миг его ярко-красные губы, живые глаза, ржаного цвета волосы и радостная ухмылка вызвали желание поцеловать его в губы, сию же секунду поцеловать. Я хотела его, хотела его силу, его тело, хотя теперь он и казался мне незнакомцем. Я потеряла уверенность, что видела его когда-то раньше, и словно бы не знала, кто он такой. И это не имело никакого значения, достаточно было знать, кто такая я – женщина, все существо которой свелось к безумному желанию – волшебному, неодолимому, сшибающему все преграды.

– Поедем ко мне? – спросил он, с трудом обретая дар речи.

– Сними номер прямо здесь, – ответила я, чувствуя, как превращаюсь в живой факел.

А потом была вспышка, взрыв сознательной бессознательности, акт, который был человеческим именно потому, что в нем было много звериного. Я чувствовала это каждым мускулом, каждой порой своего тела, каждым касанием. Я отъединилась от себя самой, как случается, говорят, перед смертью. Я получила утоление – и вся выплеснулась наружу, я ощутила себя в центре жизни и, отлепившись от этого мужчины, ощутила некую абсолютную полноту. Я отвергла все хитросплетения собственного “я”, того вымышленного “я”, которое мы признаем за свое, потому что нам это внушили другие. В душе я смеялась. Жизнь была бы куда более настоящей, не будь у нас ни имени, ни воспоминаний, ни внешних подпорок, ни обязанностей. Одно только тело.

Маурицио заснул рядом со мной. Красивый, покорный, смирившийся со своей слабостью. Я довольно долго смотрела на его обнаженное тело. Он отдал мне себя, выполнил положенное, доверился мне – и теперь отдыхал совершенно умиротворенный.

Через какой-то промежуток времени, не могу сказать точно какой, ко мне вернулся мой обычный здравый смысл. Проснулась и совесть – и в тревоге чего-то ожидала, разом обрушив на меня осознание ситуации в целом – чтобы я, не дай бог, не упустила ни одной детали. Я глянула на часы. Тихонько тронула Маурицио за руку:

– Маурицио, я возвращаюсь к себе в гостиницу.

Он потянулся, как ленивый кот, потом, приоткрыв один глаз, пробормотал:

– Зачем тебе уезжать? Давай проведем эту ночь вместе.

– Нет.

– Почему нет?

– Потому что, чтобы жить дальше, надо забыть. Так сказал ты.

– И ты уже хочешь начать забывать?

– Чем раньше, тем лучше. Разве ты сам что-нибудь помнишь?

– Ничего, – ответил он с грустью.

Я оделась и покинула номер, не сказав ни слова на прощание, как и он. Я вызвала такси и, когда ехала на большой скорости по прекрасным римским улицам, чувствовала себя хорошо. За столько веков история должна была накопить много забвений, подумала я, а потом подумала еще и о том, что только мощная вибрация двух тел заставляет исчезнуть ощущение мимолетности жизни, тоску смерти. Победить смерть можно, лишь прожив несколько минут без всякой философии, без всякой морали, отказавшись от мысли, что ты живешь благодаря дуновению гипотетического Бога.

На следующее утро мне чудовищно хотелось спать, но я, не опоздав ни на минуту, позавтракала вместе с Гарсоном. И с ходу попросила его обойтись без обсуждения событий вчерашнего вечера. Просьба его удивила, но он ее выполнил. И заговорил о планах на будущее:

– А что мы будет делать теперь, инспектор?

– Подведем итоги и вернемся в Барселону.

– Знаете, я никак не могу смириться с тем, что все у нас пошло наперекосяк. Хотя, с другой стороны, этот мерзавец Катанья получил по заслугам.

– Да, только теперь он стал безгласным трупом, от которого нам нет никакого проку.

– А вы полагаете, что те, кто его прикончил, эти мафиози, выйдут сухими из воды?

– Остается надеяться на итальянских коллег, сейчас это дело в их руках.

– Постараюсь надеяться, – сказал он и вонзил зубы в начиненный кремом круассан, чтобы хоть чем-то подсластить свои горькие мысли. – Какие указания будут на сегодня? – спросил он тотчас же, обмакнув усы в густой капучино.

– Никаких указаний, только просьба о личном одолжении. Не могли бы вы сами позвонить Коронасу и рассказать ему обо всем, что тут произошло? Я никак не соберусь с духом.

– Черт, инспектор! Это уж точно одолжение так одолжение! Он просто взбесится и весь свой гнев обрушит на меня.

– Вы лучше умеете с ним ладить.

– Но только тут очень уж непростая тема, к тому же мы не поставили его заранее в известность… Ох и врежет он мне!

– Поговорите с ним, и потом можете считать нынешнее утро своим свободным временем – почувствуйте себя настоящим туристом.

Предложенная мною компенсация сыграла желаемую роль, хотя Гарсон и постарался скрыть свою радость.