Неаполитанские хроники

В половине третьего еще один толчок. На сей раз дело принимает серьезный оборот: крыши домов скрипят, стены растрескиваются, земля раскалывается, и через одну из образовавшихся расселин, тянущейся вплоть до подножия Везувия, в трех километрах от Торре дель Греко, в местечке под названием Скаппи, два огромных столба дыма взметаются из-под земли, разверзшейся на целый километр в длину. Посреди равнины, засаженной виноградом, абрикосовыми деревьями, оливами, вдруг исчезает целая дубовая роща; ферма Франческо Малезуччо, собственника земли, проваливается в пропасть, словно театральная декорация. К счастью, фермер и его семья успели спастись и спасти весь свой скот, за исключением несчастного осла, который был заперт в конюшне и о котором никто не подумал.

В этот момент в Неаполе начинается тревога, которую приносят с собой беглецы. Женщины и дети, спешившие спасти прежде всего собственную жизнь, запруживают мост Магдалины, отдаваясь под защиту святого Януария, и оттуда с мучительным беспокойством смотрят в сторону своих домов.

В три часа дня извержение упорядочивается: формируются три конуса, на вершинах этих конусов открываются три кратера, за несколько минут поднимающиеся на высоту от двадцати пяти до тридцати метров, и из этих трех кратеров, похожая на величественную и ужасную реку, начинает изливаться лава, которая сплошным потоком шириной от пятисот до шестисот метров движется со скоростью около полутора метров в минуту по направлению к Торре дель Греко, угрожая снести его до основания.

В ту же минуту в часовне дель Риковеро, находящейся в четверти часа ходьбы от трех открывшихся кратеров, устанавливают скульптуру святого Януария, окружая ее лампадами и восковыми свечами.

Тем не менее раскаленная вулканическая масса продолжает двигаться вперед, охватывает все более широкое пространство и сползает в направлении Кардинальского дворца, местами покрывая собой застывшую лаву 1832 года.

В четыре часа пополудни вашего покорного слугу известили о том, что происходит, и ему оставалось лишь выйти на балкон, чтобы насладиться зрелищем одновременно величественным и ужасным.

Позади Торре дель Греко поднимался гигантский столб дыма. Подобно тому дымовому столбу, что вызвал такое сильное удивление у Плиния, он имел форму огромной пинии, клонящейся в направлении ветра; сам столб казался ее стволом, а расширяющиеся в верхней его части клубы дыма напоминали ее крону; до высоты в пятнадцать — двадцать метров он был огненным, затем — багровым, а вверху — темным, почти черным.

Солнце, садившееся позади Позиллипо, бросало на этот дымовой столб свои последние лучи, придавая ему оттенок красной меди и окрашивая золотом его контуры.

Корреспондент газеты «Отечество», мой сосед, предложил мне посмотреть на извержение вблизи; сопровождать нас вызвались еще два француза.

Мы тотчас бросились искать экипаж, однако найти его оказалось нелегко, поскольку ни один неаполитанец не склонен идти туда, откуда все бегут.

Наконец, мы раздобыли экипаж; сейчас семь часов вечера, извержение явно усиливается, однако Большой конус пребывает в полном спокойствии, оттуда не выходит ни малейшего дымка.

Я отправляю вам это письмо, и мы уезжаем.

Если вы более не услышите обо мне, это будет означать, что свои дни я закончил подобно Эмпедоклу.

В этом случае я завещаю мою домашнюю туфлю Академии.

III

Дорогие читатели!

Я возвратился к себе в два часа ночи, никоим образом не пострадав, но успев повидать одно из самых величественных и самых страшных зрелищ, какие только можно вообразить.

По дороге все как-то немного успокоилось; подземные толчки прекратились, и с той удивительной доверчивостью, какая присуща людям, обитающим у подножия Везувия, и какую, тем не менее, вулкан столько раз испытывал, все стояли либо на улицах, либо на пороге своих домов. Поскольку более всего тревожились те, чьи дома оказались на пути лавы, было заметно, что все остальные с полнейшим равнодушием воспринимали опасность, угрожавшую их ближним.

Высадившись примерно на полпути к городку Торре дель Греко, мы двинулись по тропе, которая прямо через поля вела к новым кратерам. К нам пристал чичероне и всеми правдами и неправдами увязался за нами.

Вид у него был крайне довольный.

По дороге мы догнали какого-то англичанина, шедшего вместе со своей дочерью или женой той же тропой. За поясом у него был револьвер, в одной руке — кнут, в другой — корзинка.

Револьвер предназначался грабителям, кнут — чичероне, а корзинка с провизией — самому англичанину и его англичанке.

Хотя наши англичане шли тем быстрым шагом, какой свойственен лишь англичанам, вскоре мы обогнали их.

По мере того как кратеры становились все ближе, атмосфера вокруг делалась все горячее, и спустя какое-то время мы уже шли под дождем обжигающего пепла, похожего на тот, что засыпал Помпеи.

Наконец мы приблизились к кратерам, оказавшись примерно в двухстах метрах от их жерл.

Идти дальше было невозможно: дышать стало тяжело, пламя обжигало глаза.