Небеса

— Артем, послушай меня. Пожалуйста! — Отец Георгий говорил с прежней мягкостью, но сквозь нее просвечивало нечто иное, незнакомое, чего Артем прежде не замечал. — Ты очень молод, ты многого не понимаешь просто потому, что время твое пока не пришло. Но постарайся, пожалуйста, поверить — я искренне болею за церковь. Я, если хочешь, живу только ею и в ней, ты сам это знаешь, потому что сам такой, ты — наш. И как же мне тяжело было в эти долгие годы, глядя, что епископ делает со всеми нами, как насаждает новые порядки, перемещает людей, как пешек по шахматной доске. Впрочем, какие уж тут шахматы — в них есть строгие законы, правила, а здесь — произвол! Конечно, он не вор, не богохульник, не извращенец, но ведь жизни-то при нем не стало никакой, это можешь ты понять? Идеализм тут не поможет, романтика будет только мешать… На все Божья воля, Артем, смирись и пойми — владыке Сергию не усидеть на этой кафедре, он только умы смущает своими нововведениями — вредными для церкви.

— Нет, батюшка, — вздрогнул Артем, — вовсе не Божья воля причиной, а желание нескольких людей покуражиться над владыкой и над всеми нами. Как вы не понимаете, нельзя было, никогда нельзя идти против совести!

— Ты меня учишь? — удивленно взметнул брови отец Георгий, и в глазах его мелькнули черные крылья презрения. — Да что ты знаешь о совести?

Артем не хотел прекращать разговора, но и бежать по пятам за уходящим наставником не стал. Разговор так и завис на прощальном, гневном вопросе. «Смирись», — велел отец Георгий. Артем и сам молился о смирении, но разве таким оно должно быть?

«Смирись!» — властное, шелестящее слово стучало в ушах Артема, пульсировало вместе с кровью — и мучило, и утешало.

До собственного дома он добрался только через час: троллейбусы ходили плохо. В подъезде, на этаже, где темнели прямоугольники почтовых ящиков, пол был завален привычным предвыборным мусором: листовки с лозунгами, предвыборные программы, газеты-однодневки, дармовые календарики с неприятными, настойчиво желавшими понравиться физиономиями кандидатов. Сочетание слов в одной из листовок скрежетнуло взгляд, и Артем поднес бумагу к свету тусклой подъездной лампы.

Возлюбленные братия и сестры!

Малодушные священнослужители пытаются прикрыть фиговым листом наготу своего цинизма и укрыть кощунство, жадность, содомию нашего архипастыря нелепыми сказками. Не все знают святые каноны и церковную историю, и нас, противников Сергия, обвиняют в расколе. Мы же верны престолу Московских Патриархов и только считаем, что Священный Синод допустил ошибку в рассмотрении данного вопроса. Святые отца ошибались и прежде, как святитель Епифаний Кипрский, осудивший Иоанна Златоуста, или как равноапостольный царь Константин, сославший святителя Афанасия Великого. Почему-то никто не счел раскольником преп. Феодора Студита, переставшего поминать за литургией святителя Тарасия, патриарха Константинопольского, признавшего ради мира Церкви беззаконный брак императора. Мы же возносим имя епископа Сергия вместе с именем его Святейшества во время богослужения, но требуем нового, беспристрастного и гласного расследования его преступлений! Народ должен знать правду.

Священнослужители, защищавшие владыку и прикрывавшиеся возвышенными словами, делали это из самых низких побуждений. Свое равнодушие они называют «смирением», малодушие — «послушанием», а личную, корыстную преданность падшему епископу — «канонической верностью Матери-Церкви». Призываем их к покаянию, умоляем их встать на защиту Православия!