Небеса

Возлюбленные ревнители благочестия! Верность Матери-Церкви состоит в нашем бдительном хранении и следовании Апостольскому и Святоотеческому Преданию, а не в личной преданности тем или иным епископам, ибо они могут ошибиться и согрешить. Мы же отвечаем не только каждый за себя, но и за всю Церковь. Смиряйтесь пред Богом и Святоотеческим учением, но будьте непреклонны перед злом и диаволом!

Вспомните пророчество преподобного Серафима Саровского: «Господь открыл мне, что будет время, когда архиереи земли Русской и прочие духовные лица уклонятся от Православия во всей его чистоте, и за то гнев Божий поразит их. Три дня стоял я, просил Господа помиловать их и просил лучше лишить меня, убогого Серафима, Царствия Небесного, нежели наказать их. Но Господь не преклонился на просьбу убогого Серафима и сказал, что не помилует их, ибо будут учить учением и заповедям человеческим, сердца же их будут далеки от Меня».

Глава 37. Наследство

Петрушка получил нотариально заверенное право звать меня мамой: теперь этот маленький человек, в неделю лишившийся обоих родителей, занял главный трон в моей жизни.

Прежде меня нисколько не интересовали дети. Многие мои ровесницы давно обзавелись потомством, разместив семейные гены в крохотных существах. Мать соученицы однажды заманила меня в гости, так хотелось похвастаться недавно родившей дочкой. Та одной рукой удерживала младенца на весу, другой приподнимала левую грудь, чтобы ребенку было удобнее сосать. Интимная сцена вызвала раздражение: зачем мне знать, как выглядит раздутая грудь одноклассницы, к которой намертво прирос младенец — я не успела понять, мальчик или девочка. Некрасивый, в мелких красных пятнышках ребенок сосал грудь так яростно, что глаза у него закатывались, а халат матери намок от молока — оно просачивалось наружу бесформенным пятном, как если бы сарафан надели поверх мокрого купальника. Я не умилялась, а поскорее сбежала — в мир без детей.

Я думала, что не хочу стать матерью. И ошиблась — как обычно.

…Сашенькины похороны сильно растянулись во времени — так растягиваются свадьбы, призванные приветить всю родню. Прах выдали не сразу, и половину бывших на кремации людей смыло в будничную жизнь. Даже отец не дождался: Лариса Семеновна объясняла по телефону, что «ему прихватило сердце». Тяжеленькая урна, выданная мне под роспись, не имела к сестре никакого отношения — в ней могло находиться что угодно. Урну я везла домой троллейбусом, в пластиковом пакете с Моной Лизой.

В письме Сашенька просила развеять ее прах рядом с могилой мужа, она не поленилась прописать этот завет отдельной строчкой. Все, что касалось ее похорон, было описано очень четко, даже судьба Петрушки не дождалась настолько подробных распоряжений.

Завещания у сестры не имелось, а вот Лапочкин свое составил. Квартиру, автомобиль «БМВ», банковские счета в Люксембурге и Цюрихе Алеша завещал жене Александре и сыну Петру. На книжные тайники документ даже не намекал.

Носастая матерая юристка долго крутила листы завещания: мне казалось, она хочет свернуть из них самолетик, да и выпустить на волю из открытого окна. Наконец юристка разлепила губы и молвила, что я становлюсь официальной Петрушкиной опекуншей, а также распорядительницей унаследованного ребенком имущества. «Имейте в виду, гражданочка, после таких людей остаются приличные долги», — предупредила юристка, выцарапывая из пачки сигарету.

* * *

Встречаться с юристкой мне пришлось едва ли не сразу после похорон — мама опасалась претензий со стороны Лидии Михайловны и всячески торопила оформление наследства. Это была рядовая инерция — мама подталкивала меня, а маму, в свою очередь, толкала Бугрова, желавшая угоститься наследным пирогом. Увы, мадам была беспредельно жадной и дурела от близости чужих денег так, как форель дуреет от запаха красной икры.