Небеса в смятении

В этом случае единственное логически последовательное решение – перевернуть всю перспективу: конец уже произошел, мы просто его не заметили. Мы похожи на кота из старого мультфильма, который продолжает бежать над пропастью и падает только тогда, когда замечает, что под ногами нет земли. Нашей отправной точкой должно быть то, что апокалипсис в некотором смысле уже произошел: наши общества уже активно отслеживаются и контролируются при помощи цифровых технологий, изменения в окружающей среде уже происходят, миллионы людей уже мигрируют. Поэтому мы должны оставить позади метафору о том, что сейчас «без пяти минут полдень», что это наш последний шанс взяться за дело и предотвратить катастрофу. Время уже пять минут после полудня, и вопрос в том, что делать в совершенно новой глобальной констелляции. Это, конечно, не означает, что мы не должны бороться за предотвращение ожидающих нас катастроф. Возвращаясь к мультфильму с котом: наша нынешняя ситуация находится где-то между двумя концами: первый конец – это то, что происходит, когда мы теряем землю под ногами, а второй конец – это то, что происходит, когда мы действительно падаем. Мы уже идем над пропастью, мы потеряли почву под ногами, но – в отличие от кота – наш единственный способ не разбиться насмерть – смотреть вниз, в пропасть, и действовать соответственно.

Как проницательно заметила Аленка Зупанчич, окончательным доказательством того, что экологический апокалипсис уже произошел, является то, что он уже ренормализован. Мы все чаще «рационально» размышляем о том, как приспособиться к этому и даже извлечь из этого выгоду (мы читаем, что большая часть Сибири будет пригодна для сельского хозяйства; что в Гренландии уже можно выращивать овощи; что таяние льдов у Северного полюса откроет гораздо более короткий транспортный путь из Китая в США…). Примером нормализации является преобладающая реакция на раскрытие секретных данных Ассанжем, Мэннингом и Сноуденом, которая заключается не столько в отрицании («WikiLeaks распространяет ложь!»), сколько в чем-то вроде: «Мы все знаем, что наши правительства постоянно это делают, здесь нет ничего удивительного!» Таким образом, шок от откровений нейтрализуется отсылкой к мудрости тех, кто достаточно силен, чтобы трезво смотреть на реалии жизни… На фоне такого «реализма» мы должны позволить себе в полной мере наивно поразиться непристойности и ужасу преступлений, раскрытых WikiLeaks. Иногда наивность – величайшая добродетель.

Главными сторонниками ренормализации являются так называемые рациональные оптимисты, например, Мэтт Ридли, которые пичкают нас хорошими новостями: 2010-е годы были лучшим десятилетием в истории человечества, бедность в Азии и Африке сокращается, загрязнение окружающей среды уменьшается и т. д.¹⁶⁶. Если это так, тогда чем объясняется усиливающаяся атмосфера апокалипсиса? Не является ли это следствием самогенерируемой патологической потребности в несчастье? Когда рациональные оптимисты говорят нам, что мы чрезмерно боимся мелких проблем, наш ответ должен звучать так: напротив, мы недостаточно напуганы. Как формулирует этот парадокс Аленка Зупанчич, «Апокалипсис уже начался, но мы, похоже, все еще предпочитаем умереть, чем позволить апокалиптической угрозе напугать нас до смерти»¹⁶⁷. Моменты обреченности и смиренного ожидания конца чередуются с псевдо-бесстрашной выдержкой («мы как-нибудь переживем это, только не теряйте самообладания и не впадайте в панику»).

Здесь легко увидеть, что рациональные оптимисты и прорицатели гибели – это две стороны одной медали: первые говорят нам, что можно расслабиться, нет причин для тревоги, все не так уж плохо; другие говорят нам, что все уже потеряно, и мы можем просто расслабиться и извращенно наслаждаться зрелищем. И те, и другие мешают нам думать и действовать, принимать решения и делать выбор. По всем причинам, изложенным в этой книге, лучшее название этого выбора – по-прежнему «коммунизм». Коммунизм не один из возможных вариантов; это единственный выбор. Другие предлагаемые нам варианты (например, «великая перезагрузка», пропагандируемая крупными корпорациями) – это просто способы изменить что-то так, чтобы на самом деле ничего не изменилось. Как только мы выберем коммунизм, мы поймем, что должны были его выбрать. При коммунизме мы свободно выбираем то, что мы должны делать, что необходимо делать. Вот к чему сводится старое гегелевское утверждение о том, что свобода есть познанная необходимость: дело не в том, что коммунизм неизбежен – он может и не наступить, все может закончиться саморазрушительной оргией или неофеодальным корпоративным капитализмом, – но как только мы выберем коммунизм, то увидим, что это единственный выход.

Примечания

1. Oliver Holmes, “Netanyahu Vows to Annex Large Parts of the Occupied West Bank”. The Guardian, September 11, 2019, https://www.theguardian.com/world/2019/sep/10/netanyahu-vows-annex-large-parts-occupied-west-bank-trump.