Небесная черная метка

Теще Егор подарок приготовил — отрез на платье. Как пришел к ней, тут же подарок с важностью вручил, как будто входной билет предъявил. Словесно поздравил, сдержанно и серьезно. Вскоре гости собрались. Именинница за стол пригласила: «Прошу, гостюшки дорогие, садитесь, милые, и откушайте, не побрезгуйте!» Гостей было немного, и все свойские, в кровном родстве состоявшие. В особом приглашении и не нуждались, однако же любили этакие старинные церемонии простонародного гостеприимства.

Сели гости за стол — не погнушались, и все, что было на столе выпили и съели. Повеселели разом и плясать кинулись, плясать с русской удалью, под залихватский перебор певучей двухрядной гармони. Редко где сейчас такое увидеть можно. Соседям этажом ниже это стоило очередной люстры.

Что такое люстра и как же быть иначе, если уж такая у Егоркиной семейной кампании кровь заводная? Прибежали соседи, — снова перепуганные, лелея надежду образумить и утишить разгульное веселье. Им в ответ стопку наливают чистейшей и крепчайшей водочки и за стол приглашают. Вняли соседским резонам, отступились от пляски, но кровь-то распаленная покоя не давала, так и буйствовала в жилах, так и зудела, так и подбивала учинить что-нибудь раздольное, лихое и вольное. Раздули они тогда грудные клетки шире, чем меха самой гармони, и грянули спетым хором песню русскую, широкую, могучую, необъятную. Одним словом, погуляли на славу.

Наутро встал Егор с тяжеленькой головушкой. Для просветления пивца хлебнул… тут свояк пришел, с ним продолжили лечение пенно-хмельным солодовым напитком. Потолковали о том, о сем. Баньку затопили.

После божественных горячительных процедур в ароматной жаре, хлесткого и благодатного распаренного веника и жажды, утоленной все тем же свежим пивом, Егор, чистый и приятно утомленный, развалился в кресле на открытой веранде и — задумался. Задумался! Хорошо вот так гулять и веселиться, петь и плясать! Однако суровое время следует по пятам, — его ледяные пальцы явственно ощущал Егор, именно эти пальцы общипали волосы со лба и темени, расшатали зубы, избороздили лицо морщинами, и — мама родная! — очень скоро стукнет 60 лет.

Именно оно, неумолимое течение времени, становившееся высшей ценностью, и вместе с этим текучее, изменчивое, требует ответа: как правильно распорядится окаймленным запасом жизненных сил, чтобы старость пришла умиротворенная, безоблачная, беззаботная. Насколько хватит бодрости в теле и ясности в голове? Лет на десять, пожалуй… после чего он незаметно вступит в сень настоящей старости. Так ли это, и все ли он сделал?