Небесная голубизна ангельских одежд

В первые послереволюционные годы Грабарь был связующим звеном между советской властью и музейной интеллигенцией, теперь, в конце 1920-х годов, он стал «связным» между музейными работниками и торговцами. К этому времени позиция Грабаря уже существенно отличалась от его более раннего видения выставки. Перемены в стране произошли огромные. Укрепившееся сталинское руководство, начав форсировать промышленное развитие при отсутствии необходимых на то золотовалютных средств, лихорадочно искало экспортные ресурсы. Именно в это время, 8 августа 1928 года, Грабарь написал в Госторг[588]. Из письма следует, что он считал своим долгом указать на промахи Госторга в деле реализации за границей музейных ценностей, особенно икон. По его мнению, Госторг продавал товар задешево. Грабарь поучал торговцев:

Русская икона стоит сейчас в центре внимания европейского искусствоведения не потому, что она русская, а потому что в изучении ее заключается, как кажется, единственная надежда пролить луч света на самую темную эпоху общеевропейской живописи, раннее средневековье: ожесточенные религиозные распри и лихорадочная смена культур привели к гибели почти всей живописи X–XIII веков в Западной Европе, тогда как консервативная Русь сохранила образцы своего живописного стиля с древнейших времен. Нечто в этом роде должно было производиться в области искусства во всей Европе.

Русская икона могла помочь восстановить картину эволюции живописи Средневековья. Поскольку ни один музей мира за пределами России не имел представительных коллекций русских икон[589], рассуждал Грабарь, круг потенциальных покупателей был огромен. Необходимо было лишь заинтересовать научные и музейные круги, подняв общеевропейскую дискуссию о значении русской иконы. Возбудить научные споры должна была заграничная выставка. План Грабаря и состоял в том, чтобы сделать выставку как можно более научной – демонстрировать в залах процесс расчистки икон, читать научные доклады и популярные лекции, публиковать научные сборники, где российские и западные искусствоведы вместе создавали бы образ русской иконы как произведения мирового искусства. Этим, кстати сказать, обеспечивалось ведущее участие в выставке самого Грабаря и его реставрационных мастерских. Создание научного авторитета русской иконе, по мнению Грабаря, должно было послужить залогом высоких цен на антикварном рынке. Открывались захватывающие коммерческие перспективы. Во-первых, потому что Россия, по утверждению Грабаря, монопольно владела «залежами» икон. Во-вторых, потому что мировые рыночные цены на русские иконы пока еще не сложились, и если Госторг не испортит все дело, продавая иконы задешево, то Советская Россия будет диктовать условия миру. По смыслу этого письма ясно, что научно-просветительский успех выставки служил предпосылкой для реализации коммерческих перспектив[590]. В этой связи вряд ли можно согласиться с теми исследователями, которые считают, что распродажа выставки не состоялась по причине ее научного и культурного триумфа. Как свидетельствует письмо Грабара, с самого начала даже те организаторы выставки, которые по роду деятельности призваны были охранять национальное художественное достояние, делали ставку на ее научный успех как фактор успешной распродажи антикварного товара.

В сентябре 1928 года Грабарь написал еще одно, теперь уже ставшее печально знаменитым письмо – на сей раз главе новосозданного «Антиквариата» А. М. Гинзбургу. В отличие от предыдущего письма в Госторг в этом уже не было ни слова о научном значении русской иконы, а только деловые предложения по созданию иконного рынка: