Небесная тропа

Остановился о ночного ларька — купить «пузырь». Но не успел вытащить из кармана бумажник, как из-за ларька выскочили двое и схватили за локти. Тут же Клим почувствовал, как холодная сталь коснулась кожи на шее. В ответ накатила новая волна ярости — такая сильная, что казалось вот-вот тело лопнет на части. Взвыв по-звериному, Клим рванулся из рук ночных грабителей… И вырвался! Совершил громадный прыжок и приземлился на четыре конечности. Краем глаза заметил мощные, покрытые черной шерстью лапы. Упругий хвост хлестнул по бокам. Клим хотел крикнуть, но изо рта вырвался лишь угрожающий рык, а сам рот сделался огромен. Клим ощутил всю мощь своего тела, крепость и остроту зубов и возжаждал густой человечьей крови.

Незадачливые грабители попятились. Клим видел их разинутые в беззвучном крике рты. Лица — комки мятой бумаги, глаза — черные дыры, рты дрожащие куски сырого мяса. Клим бросился на ближайшего, метя в горло. Сухожилия и вены на шее жертвы лопнули гнилыми нитками. Фонтаном брызнула кровь. Второй парень попятился, беспомощно закрываясь руками. Клим извернулся и впился ему в бок…

В следующую секунду Клим мчался по пустынной улице, рот был полон чужой крови, а мощные песьи лапы несли его домой.

«Спрятаться, остановиться, переждать, — неостановимо крутилось в голове. — Ведь это не я! Не я! Не я!»

— Куда это ты направляешься? — Оклик заставил его замереть. — Никак, не понравилась кровь, Плевочек? — Человек приближался к нему, ступая мягко, по-кошачьи.

Он был щупл, узкоплеч, длинные светлые волосы слегка светились в полумраке. Если бы Клим мог, он бы и этому типу перекусил горло. Но Клим сразу понял, что этого сделать не удастся.

— Опять хочется кого-то обвинить, разве не так, Плевочек? Ведь это твое любимое занятие — во всех неудачах валить вину на других. Нет, мой друг, ты сам виноват, сам превратил себя в зверя. Поставленные цели надо достигать. Отказывать себе в исполнении желаний вредно. ЭТО опаснее радиации, нитратов и СПИДа. Неудачники в конце концов всегда становятся на четыре лапы.

— Кто ты? — гавкнул пес.

— Послужи мне, и ты получишь кое-что взамен. Я могу даровать тебе все.

Клим попятился. Вернее, Плевок попятился. Потому что отныне существовал только Плевок. Настало время третьей метаморфозы.

— Нет уж, — рыкнул Плевок, и шерсть на загривке встала дыбом. Никогда! Лучше сдохнуть! Никогда!..

— Так сдыхай! — весело крикнул белоголовый.

Пес со всех ног кинулся в таверну Суканиса. Это было его последнее прибежище, последняя надежда. Дверь черного хода, выходящая во двор, была приоткрыта, и Клим без труда проник в коридор, а оттуда, толкнув мощными лапами хлипкую фанерную загородку — в «уборную».

— Климчик, никак ты, — проворковала Наина, не оборачиваясь, и тут увидела в мутном зеркале отражение огромного черного пса.

Тот поднялся на задние лапы, передние положил ей на плечи и прорычал в ухо:

— Поцелуй меня, Наиночка, может, заклятье снимешь?..

Наина взвизгнула и стала сползать со стула, как ком масла с горячей картофелины. Клим жадно потянулся к ее раскрытому рту своей собачьей пастью. Но вместо того, чтобы поцеловать, по-собачьи лизнул в губы.

И тут над ним глыбой навис Суканис, в руке хозяина сверкнул стальной нож. И Клим — нет, простите, Плевок — ощутил, как разящая сталь впивается в его дрожащий незащищенный бок и вспарывает внутренности…

«А свою лучшую песню я так никогда и не спою, — подумал Плевок, умирая. — Столько усилий, и все зря…»

Глава 4

После экзамена всей группой отправились на сабантуй, тем более обязательный, что экзамен завершал сессию, отпуская всех на каникулы, которые сулили… Каждому свое, разумеется. Собрались, как всегда, у Катюши — ее родители в очередной раз отправились за бугор, и двухкомнатная квартира осталась в распоряжении дочери.

Первый взрыв веселья уже отбушевал, исчезла половина выпивки, а закуска медленно переваривалась в студенческих желудках. Алешка Студнев, приняв изысканную позу и стряхивая сигаретный пепел в рюмку, рассказывал окружающим, что через три дня отбывает на Кипр, — благо в этот раз сумел спихнуть сессию без хвостов. Остальные увлеченно обсуждали достоинства различных туров. «Баксы», «чартер», «шмотки», «телки» — весь набор популярных словосочетаний был запущен в оборот.

— Ах, Алешенька, назад ты приедешь такой загорелый! Наши девочки все в тебя влюбятся, все до одной, — ворковала Людочка, умильно заглядывая Алексею в глаза.

— Попроси получше, и Лешка возьмет тебя с собой. И твоего мужа в придачу, — ввернула Танчо.

— А мы прошлым летом с моим Вовиком в Турцию ездили, — Людочка обидчиво надула губки.

— Ребята, у меня идея: изготовим таблички: «Я был на Кипре», «Я год жил на Багамах», «Лето провел в Нью-Васюках» и повесим каждый их себе на шею, чтобы ни у кого не возникало сомнения в наших достоинствах, предложила Танчо.

Кто-то громко заржал, но тут же смех смолк, воцарилось тягостное молчание. Староста Виталик громко икнул и пробормотал: «Ну вот, началось».

— Танечка, я на тебя давно не сержусь, — улыбнулся Алексей и подлил ей в рюмку вина.