Небесное дитя

Я всегда думала, что, может быть, она увлеклась лекарственными растениями и алхимией из-за травмы брата — в надежде изменить ход вещей, что-то исправить. Она часто приезжала повидать Тихо, сосланного на далекий остров, подальше от человеческих страстей, помогала ему приучать деревья к новой среде, приводить в порядок луга, ассистировала в астрономической обсерватории.

Я читала, что в конце жизни она обосновалась в Кронборге, в переделанном братом замке, — и меня даже не удивляет, что все в этой истории ведет к «Гамлету»… Софи продолжала заниматься ботаникой. Эта талантливая самоотверженная сестра, наверное, гуляла по лужайкам стоявшего на воде укрепления напротив острова Вен, где Ураниборг уничтожали камень за камнем, и у нее щемило сердце: Тихо, Галилей, Кеплер, все, кто были Небесами, отныне станут лишь тенями…

Я думаю об этой странной судьбе, о горьком привкусе вербены на губах.

* * *

«Софи Браге вызывает у меня восхищение — ее забота о больных, ее исключительные познания в области растительного мира. Ее брат вызывает у меня куда меньшее восхищение, что бы ни говорил профессор…»

Мы с Сольвейг вытащили на понтон два шезлонга, пока Селиан брал уроки рыбалки у новых друзей. С чашкой кофе в руках и Локи в ногах Сольвейг объяснила, почему местного героя обходят молчанием: она часто слышала от дедушки, что Тихо Браге, живя в своем отдельном королевстве истории, с вассалами обращался как деспот. Это проливает свет на то, что я уже читала о роли подземных тюрем и сложного строения замка, когда мы ходили в музей. Для современной науки возведение Ураниборга — поле для важнейших исследований, но для рыбаков и крестьян Вена приезд астронома означал двадцать лет каторжного труда.

Сольвейг говорила спокойно, без капли язвительности, как бы смирившись с тем, что общество устроено несправедливо и сила побеждает. Она вглядывалась в темно-голубую линию, отделявшую море от неба и постоянно отдалявшуюся. Они с Бьёрном, как и все родившиеся на острове, постоянно смотрят на горизонт.

* * *

«По-моему, нам с тобой надо поговорить. Что это за история про тиранию?»

Я внимательно смотрю на импозантные усы Тихо Браге, навеки запечатленные в сером камне памятника, воздвигнутого в его честь напротив музея. Ни тени сожаления в этом горделивом лице суверена Ренессанса — ни по поводу бедных крестьян, которых эксплуатировали, чтобы превратить песчаный остров в райский уголок, ни по поводу заключенных в волшебном замке. До приезда на остров я знала лишь легенду о великом человеке, о выдающейся личности, создавшей центр революционных исследований на своей собственной Атлантиде, романтический, фантастический, притягательный образ. С тех пор образ изменился — жестокий Тихо Браге с манией величия нравится мне все меньше. Он, словно Луна, скрывал свою обратную сторону…

Я села на велосипед, который оставила при входе в ботанический сад у куста в форме звезды, и подумала, что путешествие заканчивается сплошными сюрпризами. В детстве я представляла крепость Ураниборг как укрытие. Теперь мне известна его поэтическая, нереальная составляющая. Как бы ни был сложен Браге и густа мгла, застилающая его победное сияние, он навсегда останется человеком, который однажды попросил в подарок остров, чтобы проживать жизнь своей мечты. На берегу моря, в лесу, под звездным небом, которое Браге созерцал ночь за ночью, мы с Селианом обнаружили трещину — трещину в биографии астронома. Я изо всех сил выжимала педали, подгоняемая ветром, летела по склону вниз, и морской воздух меня опьянял. Наконец мне понятно, о чем рассказывали на занятиях по философии: приключение — это не просто изменение хода событий или путешествие к волнующему и неизведанному, а новое самоощущение во времени.

* * *

На этот раз палец Селиана остановился на одном из пяти маяков на карте острова. С этой развалины, возвышающейся над проливом Эресунн, свидетельницы стольких кораблекрушений, каждый день видно, как проходят сотни кораблей.

На следующий день, сидя на ступеньках маяка, я почувствовала головокружение, осознав, что мы в точке острова, за которой больше ничего нет, лишь пустота, морские глубины, тонны и тонны воды. На северном берегу Вена в скалах множество пещер, и в них постоянно вонзается лезвие воды. Волны бьются о камни, морская пена играет солнечными лучами, все вокруг нас белым-бело.

Я поворачиваюсь ко внутреннему горизонту. С этих высоких скал открывается несравненный вид на пастбища, поля, которые тихонько колышутся. Я охватываю взглядом долину, наполненную силой настоящего мгновения. Селиан отдыхает в траве, внизу. Мы одни в мире, окруженные абсолютным спокойствием, который не нарушает даже монотонный шум волн. Мы так далеко от Парижа и от всех забот.

В конце дня не удалось избежать ливня. Но Селиан как я: его ничто не смущает — ни поднявшийся ветер, ни пронизывающая сырость. Он тоже любит это мрачное небо и нежный пейзаж после дождя.

* * *