Небесные (СИ)

- Глупец, - выдохнул советник, - тебе со мной не совладать. Как мне ни жаль тебя, но - уничтожу. Глупец...

День спустя вернулся Рахман. Крестьяне из его провинции устроили бунт, взломали и подожгли склады, оставили селенья и ушли в леса.

ГЛАВА 7

- Эй, звонкий, иди амбар расчисть!

Карима из подсобки вынесло. Только что пересчитывал в тесноте копейки, теперь, глянь - танцует меж лебеды с лопатой. Пружинистые ноги его в опоре словно и не нуждались, передвигались, не касаясь земли. Руки легкие, движения скупые, но плавные: свиней кормил красивей, чем иные изгибались в вариациях. Привлекал взгляды девиц, иные хаживали мимо харчевни по десять раз на дню. Мамаши тяжело вздыхали: ладен и работящ, да только спит под одеялом из неба и не гнушается и яблоками для скота. Засматривались сами.

На Большой земле Карим провел почти месяц. Явился на постоялый двор ближе к вечеру, когда местные, закончив все дела, сидели на скамьях да скребли животы. Кариму казалось, он в жизни не видел ничего прекрасней этой деревеньки: высокие крепкие дома, сложенные из плотного дерева и беленые известью. По теплым сухим стенам карабкались к черепичным кровлям ползучие растения, нетерпеливо обходя слюдяные оконца. Из грядок лезла нежная здоровая ботва, не битая влажностью. В тени сарая, оттянув назад красные перепончатые лапы, лежали серые гуси. Влажными губами шлепала корова, перемалывая пук травы. Хватались за перекладины молодые усики виноградных лоз. Несколько мохнатых гарухов очищали горох, тихо курлыкая меж собой. Роскошный петух, одетый в латы из железных перьев, при виде Карима встрепенулся, раздул зоб, заголосил, собирая жен. Сытая скотина примеривала чужака безмятежным, без опаски, взглядом, тянулась за угощеньем к его рукам. В траве жарко стрекотали сверчки, огромный кузнечик вспилил воздух, нахально пролетел под самым носом, приземлился где-то недалеко. На покосившихся жердях плетней висели перевернутые горшки, ведра, покрывала - сушились. А в непривычно далеком небе мягко светились неожиданно солнечные облака, такие мягкие и такие уютные при взгляде с Большой земли.

На постоялом дворе Карим нанялся помощником. Хозяйка - полная добродушная вдова - начала расспрашивать:

- Как же тебя зовут, откуда будешь?

- Мое имя Карим, милостивая госпожа, а буду я с подножия Гинга. Моя семья занимается зерном: мы его сеем и обмениваем на товары у соседей.

- Отчего ж ушел?

- Прокормиться ныне нелегко, вот отец и отправил пытать счастья вдали от дома. Вы не сомневайтесь: я работать умею и многого не прошу, мне бы корку хлеба да уголок для сна.

- Ну что ж, корку хлеба найдем, давить ухо можешь на сеновале. Только смотри: замечу, что отлыниваешь или чужое присваиваешь - вылетишь у меня в дегте да перьях, усвоил?

Карим не отлынивал, на чужое не зарился тем более: не на что зариться было. Деревня пряталась на отшибе страны, но на пересечении двух гужевых путей - с востока и юга, - поэтому постоялый двор пустовал редко. Работы хватало, хотя по первости Кариму доверили только конюшню: расчищать от навоза, слать солому, следить, чтобы в корытах был корм, а в пойлах - свежая вода. Люди на постоялом дворе останавливались разные: от простых крестьян с полупустой телегой до вызывающих отрядов купцов, путешествующих с богатыми обозами и устрашающей охраной. Когда не хватало рабочих рук и хозяйка вызывала Карима подсобить в трактире, он мельком улавливал обрывки разговоров. Много говорили о песочной гильдии и возможности ввозить куда-то свои товары: ситец, бархат, вельвет, шелк. Обсуждали предстоящую войну двух соседних стран, сетовали, - вскорости два рынка будут потеряны. Искали, с кем бы объединиться, чтобы без потерь и ущерба миновать леса Кальена. Пили за здравье чьего-то царя. Обсуждали строительство верфей.