Небесные (СИ)

Переодевшись в простое платье и скрыв лицо, Амааль отправился на рыночную площадь. Там уже давно ничего не продавали и не приобретали, стих гомон, исчезли голоса зазывал и покупателей. Разговаривали тоном ниже: свистели, шипели, шептали. Вливали в подставленные уши других бусинки новостей. С опущенными плечами, сгорбленной спиной, министр финансов осторожно пробирался по палаткам, вливаясь в ряды простонародья, собирая, сортируя, выкидывая или подбирая крупинки информации. Старуха со злыми губами прошамкала, что из города можно выйти в обход через закрытые главные ворота, и именно так она и поступит, потому что не хочет подыхать здесь на потеху важных господ, что пируют тогда, когда народ умирает от голода. Высокий скелет многообещающе сообщил, что скоро они повеселятся. На все вопросы скалил зубы и ухмылялся. В рядах, где раньше выставляли железные изделия, кривошеий крепыш хвастался недавним уловом. Чтобы не вызвать подозрений Амааль скользнул мимо. За ним увязалась побирушка. Тянула сзади за одежду, дерганым голосом просила медяк, чтобы захоронить младшего брата. Амааль вывернул карманы - там было несколько мелких монет - но ничего не обнаружил. Успели обчистить, пока терся у палаток. Под дырявой складской крышей Амааль наткнулся на группу, готовящую нападение на Судный двор. Мимоходом подумал, что нужно предупредить Рахмана, двинулся дальше. Искал место, где царило наибольшее оживление - полсотни обозов с зерном вызовут знатный переполох, обчисти ты их сам или наблюдай за обчищением из-за кустов. Худой мужичонка горько клялся, что пойдет под знамена некоего Оха. Здесь Амааль задержался: что-то смутное поднялось внутри при звуке этого имени, но сколько ни старался, вспомнить так и не смог.

Обнявшись с тенью, министр вслушивался в жалобы, и чем дальше он вслушивался, в тем большее смятение впадал. Безликое до того восстание внезапно обзавелось лицом кузнеца, руководящим действиями крестьян во имя их же блага. Амааль не разобрал, где тот находится сейчас, но успел понять, что бунтовщики из всех провинций стекаются к нему. Со дня на день тот собирался выступать с требованиями - и это был неожиданный поворот, ибо до сих пор восстание отличалось разрозненностью и неорганизованностью, и требований не выдвигали. Был ли этот Ох заодно с первым советником или действовал самостоятельно? Откуда взялся, почему не давал знать о себе раньше? Какую преследовал цель? Как будет ее добиваться? И самое главное: если выдвигает требования, значит, есть возможность с ним договориться? Неужто восстание можно остановить?

Восклицания становились все глуше, жалобы сменились напряженным молчанием, и Амааль воспринял это как сигнал к отступлению. Затесавшись в отребье, он покинул рынок. Первым делом навестил Рахмана, застал того дома. Передал все, что удалось выяснить, попросил принять необходимые меры. После, сменив одеяние, отправился в провинцию с выбитыми из государственной казны запасами. Карх скупо поблагодарил, распределил хлеб между нуждающимися, выспросил последние новости о войне. Селения опустели: несколько дней назад новый призыв собрал всех оставшихся мужчин, способных воевать. Министра со всех сторон окружили безмолвные печальные маски, вперили в него глазницы. Раздав обещания, он отбыл.

Каждые несколько часов возвращались следопыты, докладывали, как продвигаются дела с поисками. Расчет, что удастся найти пропажу по весу, не оправдался: дожди смыли все следы, даже самые глубокие. Тучи над Амшером не расходились, накрыли плотной, льющей ледяные слезы пеленой, от которой дубела кожа. По городским улицам и площадям безостановочно сновали телеги с трупами - их вывозили и хоронили за стенами. В одном из районов появилась угроза эпидемии, но быстро среагировавший министр здравоохранения не дал ей разойтись. Амааль с возрастающим страхом ждал холодов: если летом риссенцы хоть как-то кормились на полях и в лесах, то с наступлением морозов им оставалось надеяться лишь на милость пустой казны. Были заключены новые торговые сделки с соседями, понаехали иностранные купцы, требовали в обмен на товары чинов и земель. Никогда еще на памяти Амааля Риссен так не разбрасывался угодьями и титулами.