Небесные тела

– Это не из-за Ханан… Ее родня, боясь позора, отказалась идти в суд. Они не будут судиться из-за изнасилования. Ханан сдалась. – Она подвернула вышитые полы своей абаи[10] и легла на руль. – Мы с Ахмедом приезжали сюда. Он приказывал, чтобы я сидела смирно, не выходила из машины, не опускала стекло и не пялилась по сторонам, здесь парни прогуливаются в шортах. Я отвечала ему: «Ахмед, любимый, я никого не замечаю, кроме тебя». А он издевался: «Ты что, слепая?!»

Я пришел в ярость, не в силах справиться с подступившим гневом. Не мог успокоиться, мои эмоции не находили выхода. Я смотрел на ее лицо, когда она рассказывала, и у меня перехватывало дыхание. Никогда я не был настолько растерянным, когда дочь, плача, делилась со мной. «Я повиновалась ему, потому что боялась прослыть неудачницей». Таким беспомощным я выглядел, когда медсестра сняла с тела отца трубки и отключила провода, объявив о его смерти. Тогда от злобы я кричал без голоса и рыдал без слез. Гнев парализует меня, я начинаю задыхаться от невозможности что-либо предпринять. Подобных чувств я не испытывал, даже когда узнал, что Зарифа давно уже умерла. В тот момент земля ушла из-под ног, и я вновь ощутил себя маленьким мальчиком, которого Сангяр и Мархун подначили выкрасть винтовку, а затем не дали поужинать сороками. Я был уверен, что отец наказал бы меня за то, что я сидел сложа руки, а она умирала далеко от всех в одиночестве, он еще раз спустил бы меня на веревке в колодец. Мне вновь послышался ее громогласный смех на рассвете, затем шепот: «Твоя мать не умерла, Абдулла… Она жива… Дух базилика забрал ее, но она среди нас». Я открыл все двери в машине и прислушался к шуму моря, будто он мог заглушить стенания дочери.

– Почему не рассказала раньше? – спросил я ее. – Чего ждала целый год?

Всхлипы мешали ей ответить.

– Я не могла… Я сама его выбрала… Вы все были против… Но я уперлась… Ничего не хотела видеть. Поначалу была на седьмом небе от счастья, закрывала на все глаза… Но как теперь признать перед матерью, что я была не права? Что сейчас я могу вам сказать?

– Ты ждала, пока он побьет тебя, и только потом собиралась заговорить?

Она застонала еще сильнее. Я вспомнил, как кричала ее мать: «Он бьет ее? Она сказала, что он ее ударил? Этот аль-Бейдар дотронулся до моей дочери?! Мужчина поднял руку?! Во всем аль-Авафи не было такого случая, чтобы кто-то ударил женщину. Только пьяница Фарих: придет домой, проблюется, а потом жену колотит. И этот, образованный, ничем не лучше! Аль-Бейдар ударил мою дочь? Мою мать никто пальцем не тронул, ни сестер, ни меня никто не коснулся, и тут эта собака посмела мою дочь ударить? Как в глаза родственникам смотреть? Мы опозорены перед людьми! Что пьяница Фарих, что наш зять – один черт! Аллахом клянусь, он ее в жизни не увидит! Пусть сегодня же расходятся!» Он согласился, мы вернули ему калым, и Лондон стала свободной. Я сказал ей:

– С сегодняшнего дня ты свободна, Лондон. Ты врач, ты уважаемый человек. Его и вспоминать не стоит. Это был просто неудачный опыт.

Она вдохнула морской воздух и вытерла слезу, катившуюся по щеке.

– Ты прав, папа… Лишь неудачный опыт.

С набережной послышался смех подростков, они открывали банки с колой. Ветерок стал еще прохладнее. Обратно в аль-Хувейр машину вел я, повторяя про себя: «Слава Аллаху, что до свадьбы дело не дошло и все закончилось на помолвке. Слава Аллаху!»

Зарифа

На большом подносе Зарифа расставила блюда, приготовленные специально для кормящей Мийи: тарелку риса, курицу в топленом масле с гвоздикой, тонкие лепешки, смазанные медом, дольки яблок и апельсинов, бананы, вазочку со сладостями. Накрыв все это крышкой, Зарифа водрузила поднос на голову, вышла из дома Салимы, перешагнула через канал, по которому бежала вода, подгоняемая мельницей, и проследовала мимо крепости шейха Саида, школы и магазинов Хамдана в направлении делянок с зелеными насаждениями, где в жаркое время жители аль-Авафи, и стар и млад, проводили целые дни, возвращаясь в свои дома только под вечер, когда жара сменялась прохладным дуновением. Сейчас же, в начале восьмидесятых, нужда в таком массовом ежедневном исходе из аль-Авафи отпала. От необходимости выходить на поиски прохлады жителей избавили вентиляторы, а некоторые уже успели обзавестись кондиционерами – «бесовскими изысками», как называла их Зарифа.