Небесные тела

Жители аль-Авафи говорили, что молодая и пышущая здоровьем женщина, какой была мать Абдуллы, не могла сгореть вот так за пару дней, у нее даже температуры, как у некоторых рожениц, не наблюдалось. Паучиха клялась, что она делала подношения духу Бакии со стола родившей, чтобы та ограждала молодую мать и ребенка от всех напастей. Она уверяла, что совершала обряд по всей строгости, себе не взяла ни крошки. Оставляла остатки с ее тарелки у камня, где обитает дух, и уходила прочь, не оборачиваясь. Зейд рассказывал, что незадолго до смерти покойница выкорчевала из земли куст базилика своей рукой, хотя могла попросить это сделать его. Она якобы сказала ему, что аромат базилика приманивает змей и она боится, не случится ли что с Абдуллой, когда он начнет ползать. Сестра Сулеймана заявила, что сама руководила приготовлением пищи для роженицы. Однако бедняжка становилась просто синюшной. «Не иначе как сглаз!» – высказался Зейд. Он-то знал, о чем говорил. Он частенько работал по ночам, заботясь об орошении посадок, и встречался с нечистой силой лицом к лицу. Манин сокрушался, какой сердечной женщиной была покойная. Даже после родов она не забыла послать ему коробочку со сладостями. Мать же шейха Саида причитала, что Всевышний все видит и что каждому воздастся. Люди гадали, на кого она намекает. Зарифа хранила молчание.

Кузен Марван

Мать не раз пересказывала Марвану сон, который она видела, будучи им беременной, и дополняла его толкованием, которое дал судья Юсеф: «Ты родишь мальчика с чистой душой, имеющего особое предназначение». Сначала думали назвать его Мухаммедом или Ахмедом, но эти имена уже получили его старшие братья. И она назвала его Марван, в честь своего брата, который воспитал ее саму. Она верила, что сон ее был вещий, поэтому частенько называла сына еще и Тахером. Она делала все, чтобы заронить в нем интерес к наукам и вере, и с детства водила к шейху в мечеть. Ее старания были не напрасны: он вырос религиозным человеком, посещал мечеть по зову сердца и повторял наизусть хадис, в котором находил указание на то, что именно он спасется в Судный день. Он рос, почитая Всевышнего, не баловался, как другие дети, не любил заниматься ерундой, презирал бестолковое времяпрепровождение и пустую болтовню, созерцал мир вокруг, часто уходя в себя. Когда родители увезли его из аль-Авафи в Вади Удей, то выбрали жилище специально рядом с мечетью, чтобы Марван-Тахер продолжал жить привычной жизнью.

Он был четвертым ребенком. Ахмед, Мухаммед, Касем, потом он, после – Хиляль и Ассем, и то, что он отличается от них всех, он осознал очень рано. Он чувствовал, как родители гордятся им, поэтому перестал играть с братьями и даже не разговаривал с ними, если находил тему ничего не значащей. Его появлению на свет предшествовало чудо, и он был послан сюда для великих дел!

Марвану-Тахеру было тринадцать, когда под покровом ночи он проник в спальню к родителям и вытащил из бумажника отца деньги. На следующий день он сам побил себя палкой и зарекся двухнедельным постом. Но через три месяца он прокрался в спальню к старшим братьям и стянул все купюры из кошелька Касема.

К шестнадцати годам его добровольный пост в наказание за воровство в общей сложности составил 8 месяцев и 14 дней. Соседи уверяли, что видят, как у него светится лицо, а глаза после воздержания от еды и отказа от мирских удовольствий излучают какую-то особенную благодать. Когда он шел по улице, девушки видели по его походке человека, не снедаемого ни страхом, ни печалью. При этом он не обращал своего сверлящего взгляда ни на одну из них. Никто не видел на его спине следы от ударов, которыми он себя воспитывал за воровство денег, часов и одежды. Однажды он выкрал у матери серьги и даже ее тапочки. Марван носил всегда ослепительно-белые одеяния и не открывал понапрасну рта. А когда от долгого поста он еще и бледнел лицом, никто не сомневался в его праведности.

Ничто из того, что он стащил, как он признавался, ему не было нужно. Он сам недоумевал и не верил в то, что такой чистой души человек, как он, неистово бьющий поклоны в мечети, пробирается по ночам в чужие комнаты и присваивает какое-то старье и безделушки. Его раскачивало из стороны в сторону и разрывало на части до тех пор, пока он сам не услышал, как терзаемая страстями его личность трещит по швам. В голове все перепуталось: пророческое сновидение матери, распиравшая его важность, бессмысленные забавы и воровство. Его, который будет стоять в тени трона Аллаха, воровство! Его, Тахера, который подавил в себе все бренное и даже головы не поднимает, когда шагает по улице. И руки этого праведника сами тянутся к тому, в чем он никак не нуждается.

Марван хранил свой грех в тайне, презирая себя в глубине души так же сильно, как окружающие его возносили. Он затыкал уши, когда опять слышал треск и надрыв, который не замечал никто, кроме него. Он все отчаяннее втискивал себя в рамки созданного людьми образа – вел аскетичную жизнь, постился, старался ни с кем не общаться. Но от этого только кололо в сердце.