Небесные тираны. Столетняя история бомбардировщиков

Никогда прежде газовые атаки с воздуха не велись против гражданских поселений, так что учиться приходилось по ходу дела. Сиснерос рассказывал, как во время одного из первых таких нападений на горную деревню его эскадрилья летела слишком низко и сбросила четыре бомбы. Взрыв поднял огромные клубы пыли, которые настолько ограничили видимость, что было не видно, успешным ли оказался удар. А когда на следующий день лётчики вернулись на место бомбёжки, чтобы посмотреть, что 1 там произошло, они не обнаружили никаких повреждений — словно на марокканцев сбросили не иприт, а конфетти{128}. Поэтому он повторил атаку, причём на этот раз сбросил аж 60 бомб, но вновь без видимого эффекта: «Казалось, они просто выплёвывали иприт». Изучив вопрос подробнее, испанцы выяснили, что из-за взрывов создавались ветры, уносившие бóльшую часть газа далеко от места попадания, а тому, что оставалось, препятствовали песок и пыль. Лишь когда пилоты приобрели опыт (и стали к тому же использовать больше бомб), результаты стали удовлетворительными для них. Теперь бомбы сбрасывали таким образом, что образовывались мощные потоки газа, уничтожавшие всё на своём пути.

В районах, подвергнутых бомбардировкам, мирному населению пришлось несладко. Испанцы наступали с севера, а французы — с юга. Испания предоставила французам самолёты и выделила эскадрилью «Фарманов», которые осенью 1925-го провели совместную ковровую бомбардировку крупнейшего города, контролируемого повстанцами, — Шавена; при этом использовались как обычные, так и газовые бомбы.

Даже после того, как лидер мятежников Абд аль-Крим капитулировал в начале лета 1926 года, бомбардировки несдавшихся деревень продолжались{129}. Лишь через год всё было кончено, и тогда военные делегации нескольких европейских стран были готовы осмотреть этот район. Немецкие наблюдатели капитан Ульрих Грауэрт и лейтенант Ганс Ешоннек видели, что даже самые безжалостные бомбардировки не привели к значительному падению морального духа среди невоинственных берберов. Скорее напротив: они быстро приспособились к террору и научились строить эффективные защитные ямы и укрытия{130}.

Находившегося дома, во Франции, архитектора Ле Корбюзье, похоже, не беспокоило, что он проявил себя как формалист — человек, которого форма волнует больше, чем функциональность. Вскоре он начал работы над новыми архитектурными шедеврами, выдержанными в духе функционализма, навеянными кубическими, побеленными известью постройками самых сухих пустынных районов Алжира и Марокко. Стилевое направление быстро завоевало популярность среди архитекторов, но низкая устойчивость домов даже к умеренным погодным капризам лишь привела к дальнейшему разрушению самой концепции функционализма.

Накануне 1930 года функционализму бросил вызов стиль ар-деко с его более мягкими формами во всем, будь то архитектура, кухонная посуда, радиоприемники или дизайн автомобилей. Новая эстетика полюбилась как практичным потребителям, так и авиаинженерам, которые, как и их современные коллеги, всерьёз озаботились аэродинамикой. Но культурная элита восприняла ар-деко холоднее, не стал исключением и Ле Корбюзье, который заклеймил этот стиль как вульгарный и безвкусный. Сам он был всё так же очарован первым творением фирмы «Фарман». В дизайне некоторых спроектированных им зданий легко угадывались формы этого самолёта: так, например, фасад виллы Кук в Булонь-сюр-Сен был чистой копией фюзеляжа «Фармана» — те же двери, окна и всё прочее.

Во время Второй мировой войны оказалось, что Ле Корбюзье — идейный фашист и антисемит, но это, по-видимому, не повлияло на его положение и роль эстета и идеолога для всех архитекторов мира. Он спроектировал целые города и бесчисленное количество высотных зданий во многих странах, а после утонул, купаясь в Средиземном море летом 1965 года.

Лишь вернувшись из Марокко, Идальго де Сиснерос осознал, что участвовал в самом жестоком избинении невинных берберов. Газовые бомбардировки причинили мужчинам, женщинам и детям ни с чем не сравнимые страдания. Стыд и чувство вины терзали его всё больше, и после вступления в Коммунистическую партию он стал одним из немногих аристократов, вставших на сторону республиканцев в гражданской войне в Испании в 1936 году. Здесь он возглавил военно-воздушные силы, но всё, чего бы он ни касался, оборачивалось неудачей, в том числе и в разразившейся вскоре Второй мировой войне. В конце 1940-х он, сильно подавленный, поселился в Варшаве. Там за ним хорошо ухаживали, но вскоре он переехал в Бухарест, где и умер от инфаркта миокарда в 1966 году.